– Какая у тебя нежная кожа…– прошептала Ниминоа и потерлась щекой о плечо Данила.

– Твоя – нежнее,– светлорожденный коснулся ее груди.– Хочешь еще?

– Нет, нет, мне хватит. Это может повредить ребенку… ох, прости!

– За что?

– Но… это же не твой ребенок…

– Это сын моего друга, это ведь будет мальчик, моя волшебница?

– Турфанг сказал: мальчик. Я еще не умею узнавать такие вещи.

– А что умеешь?

Ниминоа привстала, упираясь ладонями в его грудь, поглядела сверху вниз, встряхнула головой, улыбнулась:

– Оу! Кое-что я уже могу!

Данил протянул руку, запустил пальцы в груду ее спутанных волос:

– Что же?

– А вот! – Ниминоа припала к нему, прижалась губами к животу Данила… и живой огонь потек внутрь его тела.

Растворяющее пламя, ласкающее, трогающее кончик каждого нерва, растекающееся вверх и вниз, словно десятки женских рук, скользящих по коже… И под кожей. Внутри. Данил зажмурил глаза и стиснул зубы. Наслаждение было неописуемо и почти непереносимо. Горла и чресел огонь достиг одновременно. Данил задыхался. Он закричал. Огонь поглотил его целиком…

Спустя минуту светлорожденный, мокрый, как вынутая из реки мышь, тяжело дышащий, со звенящей восхитительной пустотой внутри, обрел способность видеть мир. И прекрасное встревоженное лицо Ниминоа.

– Я сделала тебе больно? – испуганно проговорила она.

– Нет, нет…– Данил протянул руку, обнял возлюбленную, притянул к себе.– Это потрясающе. Благодарю тебя.

– Хочешь еще? – Ниминоа мгновенно успокоилась.

– В другой раз, ладно? Давай просто побудем рядом, моя волшебница.

– Как скажешь, мой господин… Данил…

– Что?

– Ты, правда, рад, что у меня будет ребенок Руджа?

– Не у тебя, у нас. Я воспитаю его как собственного сына и расскажу, каким был его отец. Ними, я очень рад, что род Руджа не прерван!

«Это хоть немного искупает мою вину перед тобой, Мореход!»

– Я тоже,– Ниминоа еще теснее прижалась к Данилу.– Он… Нет, давай лучше поговорим о нас.

– Ты его еще любишь?

– Дан… Не знаю, поверишь ли… Но я всегда любила тебя. С первого дня, с первого взгляда… Сразу. Но ты был… как бог. Недосягаем. А Рудж… по-другому.

– Сейчас я тоже недосягаем? – Данил улыбнулся.

– Немножко.

Унгат отпустил дракона в миле от Кариомера. Оставшийся путь он проделал пешком. В город его пропустили беспрепятственно. Победители были слишком уверены в себе, чтобы бояться одинокого безоружного путника. Армию же Хуриды «вели» посланные заранее разведчики-конгаи. Унгат знал о них, но ничуть не беспокоился. Наоборот, пусть конгаи думают: враг далеко. В то время как настоящий враг – он, Унгат,– совсем рядом.

Алчущий не боялся гордых всадников Конга. Чародей вообще не опасался носящих мечи. Тот, кто мог противостоять ему, не носил оружия. Вернее, он сам был оружием. Так же, как и Унгат. Только последыш Быкоглавого по-настоящему опасен. Был опасен. Сила жреца Тура – от самого Тура. Только Туру должен быть предан жрец, только Тура он должен любить всей душой и со всей страстью. А глупый жрец позволил себе отдать часть своей силы обычному человеку. Унгат чувствовал это и понимал: сейчас жрец не в силах противостоять ему. А значит, следует раздавить глупца, пока тот не опомнился.

– Ну как? – спросил Турфанг.– Мои гости довольны?

– Кушанья превосходны,– поблагодарил Данил.– Ужин еще лучше, чем обед. Где ты раздобыл такого повара?

– На кухне Братства. Личный кулинар Отца-Наставника Круна. Как ты мог заметить, он и своего прежнего господина кормил на совесть.

– Что ж, тучность пошла ему на пользу,– цинично отметил Данил.– Меньше мучился.

Верно, жирный Отец-Наставник, повешенный вниз головой, помер одним из первых.

– А вино? – осведомился Турфанг.– Как тебе?

– Чудесно!

Ниминоа ничего не говорила, только смотрела на огонь в камине и улыбалась. Ей было хорошо. И теперь она точно знала: отцу ее хорошо там, в Нижнем мире. О нем позаботились. Родная комната, родной очаг. И двое мужчин, каждый из которых связал свою судьбу с дочерью Гривуша. Каждый – по-своему.

Голова быка, вытатуированная на груди Турфанга, косилась на Ниминоа яростными, налитыми кровью глазами.

«Не сердись, Быкоглавый,– мысленно произнесла Ниминоа.– Я ведь и так принадлежу одному из твоих…»

Словно ощутив ее мысли, Данил и Турфанг, оборвав разговор, поглядели на женщину. Ниминоа улыбнулась обоим.

– Эх,– вздохнул Турфанг.– Все чего мне не хватает, так это скадда… Красивая история и добрая песня пришлись бы кстати. Ты умеешь петь, благородный Данил?

– Не думаю, что тебе понравится,– усмехнулся светлорожденный.– Но если в Кариомере найдется хотя бы простой певец, я тебе его найду. Должен же я как-то расплатиться за ужин.

Данил встал и спустился вниз.

Дом охраняли парни Сожри-Всё. По личной инициативе атамана.

«Эти ребята вмиг доставят певца,– подумал светлорожденный.– Хоть какая от них польза…»

Данил распахнул входную дверь…

Два черноповязочника лежали перед входом. На них не было видимых ран, и Данил сначала подумал: они перепились. Но, к сожалению, это оказалось не так: люди Сожри-Всё были мертвы.

– Хотел бы я знать, как ты ухитрился выжить,– раздалось за спиной Руса.

Данил стремительно обернулся…

На лестнице стоял Унгат.

Ноги светлорожденного будто приросли к полу, язык онемел.

– Ладно,– бросил Алчущий.– Ты мне еще расскажешь.

Повернулся и зашагал вверх по лестнице.

А Данил, скованный новым заклятием,– остался.

– Ты ловок,– признал Турфанг, увидев в дверях Алчущего.– Что тебе нужно, Пес Праха?

– Ты, Бычий Навоз! – рявкнул тайдуанец.

Турфанг засмеялся. Ниминоа увидела, как заискрился вокруг жреца радужный покров Силы… и вдруг, по каким-то неощутимым признакам, Ниминоа поняла: уверенность Турфанга – ложная. Жрец Тура думает, что сильнее. И враг хитроумным заклятием поддерживает эту мысль.

«Турфанг! – мысленно воскликнула она.– Берегись, он оплетает тебя!»

Но конгай не услышал. Ибо это был уже не человек – Бык.

Черное чудовище взрыло копытом землю, глаза налились кровью, тяжелые изогнутые рога наклонились. Короткий рев – и огромная туша понеслась вперед. А крохотный человечек, стоявший посреди дороги, повернулся и побежал. Он бежал быстро, но не быстрее быка. Узкая хилая спина человечка приближалась с каждым прыжком, бык уже чувствовал, как конец рога поддевает слабое мясо, человечек пушинкой взлетает вверх, переворачивается в воздухе и шлепается в пыль…