— требования к поэтам и поэзии. Мне кажется, бешеная популярность песен Высоцкого мешала Иосифу Александровичу разглядеть в нем собрата.

Мне бы хотелось в этих кратких заметках краешком коснуться этой важной темы: Владимир Высоцкий — поэт.

Первая серьезная подборка из 18 стихотворений поэта (считала сама, в Википедии приводится цифра 20) появилась в самиздатовском альманахе МЕТРОПОЛЬ, переизданном затем, в том же 1979 году, в американском издательстве АРДИС.

У автора подборки, куда вошли «Охота на волков» и «Банька по-белому», оставался всего год жизни. А ведь Высоцкий не был диссидентом в привычном значении этого слова, не был правозащитником. Почему же его не печатали? Конечно же, главная причина была в хорошо угаданной верхами «чуждости» творений Высоцкого привычной идеологии, но это еще не все. Вот его собственные объяснения: «Про меня говорят: он, конечно, не гений…». А вот про редакции, куда он приносил свои стихи-стихи и стихи-песни: «Но в редакции так посмотрели на это/, Что, — прости меня, Муза, — я бросил тебя».

Бросить, конечно, не бросил, но зарекся ходить по редакциям, как и в кабинеты чиновников. А ведь был гением, и это сейчас становится явным. Боюсь, что тогда было «лицом к лицу лица не увидать».

Слава актера, барда (он не любил этого слова и называл свое искусство «авторской песней») мешала увидеть в его песнях великолепную поэтическую основу, а в их авторе большого поэта.

Всегда поражалась инструментовке его стихов, его игрой со словами: «Хотели кока, а съели Кука».

Но сейчас буду говорить о другом.

Во-первых, о темах, пронизывающих все главные стихи-песни Высоцкого, — «игра со смертью», «одиночество и непохожесть на других», «верность себе». Говорю о таких песнях, как «Канатоходец» (1972), «Охота на волков» (1970), «Кони привередливые» (1972), «Спасите наши души» (1967), «Штрафные батальоны» (1962 или 1963), «Иноходец» (1970), «Он не вернулся из боя» (1969), «Тот, который не стрелял» (1973).

Все эти песни звучат в наших ушах, бесспорно одно: то, как исполняет их автор, удесятеряет их драматизм, усиливает воздействие. Вот уж правда, Высоцкий поет «на разрыв аорты». Мне потому не удивительно, что после такого мучительноть напряжения на сцене с гитарой в руках ему необходима была разрядка, заземление. Самый простой и доступный способ отключения от грозовых разрядов был алкоголь, потом наркотики.

Но вернусь к теме. Когда-то древние поэты тоже пели свои стихи. Пели не только скандинавские скальды и кельтские барды, пел Гомер, пели исполнители былин, пели восточные поэты-лирики: Саади, Хафиз, Саят-Нова… Пение усиливает смысл, помогает задержать наше внимание на отдельных словах и рифмах.

Но и сами по себе стихи Высоцкого ни в коей мере не являются придатком к музыке, ремесленной поделкой, «рыбой», беспомощным набором слов, каковыми часто выступают слова в советской эстраде его времени, да и в сегодняшней поп-музыке.

В этих стихах-песнях есть одна особенность: все они написаны от первого лица, хотя посвящены разным персонажам: конь-иноходец на скачках, волк на облаве, канатоходец, выполняющий смертельный номер, «недострелейный» на расстреле, «матросы с тонущей подводной лодки», метафорический управляющий конями над пропастью…

Высоцкий все эти судьбы примеряет на себя, проживает их «до полной гибели всерьез», по слову Пастернака.

Обратите внимание: все эти персонажи находятся в состоянии пограничном между жизнью и смертью, испытывают или «гибельный восторг» от грядущей погибели (как тут не вспомнить пушкинского Вальсингама!), или глубокую тоску от смерти другого, буквально ощущая его гибель как свою. (Что до песни «Спасите наши души», то у меня постоянно, когда я ее слышу или читаю ее текст, возникает одна и та же ассоциация — с трагедией «Курска», происшедшей в 2000 году. Но на то и гений, чтобы точно передать то, что еще только зреет).

Если говорить о том, как это сделано, то такого народного языка, такой яркости и меткости образов можно только поискать:

Я вам мозги не пудрю — уже не тот завод. В меня стрелял поутру из ружей целый взвод. За что мне эта злая нелепая стезя? — Не то чтобы не знаю — рассказывать нельзя.

Вслушайтесь, вчитайтесь. Во-первых, когда это написано на бумаге, мы видим, как виртуозно поэт строит внутренние рифмы: пудрю-поутру, злая-не знаю, как с ходу, с разговорной фразы «я вам мозги не пудрю» начинает драматичнейший сюжет о «своем» расстреле своими же, как уже в первой строфе пунктирно намечается мотив, потом все более проясняющийся: столкновение бойца-разведчика и «особиста Суэтина». В припеве рефреном звучит постоянно варьирующаяся строка «тот, который не стрелял». Этот единственный — не стрелявший — спас жизнь герою-автору.

И что вы думаете, эта великая песня вознесла ее автора на литературный Олимп? А не хотите, чтобы спектакль театра на Таганке был из-за нее запрещен? Удивительные вещи преподносит нам порою Интернет. Прочитала о запрете спектакля из-за песни Высоцкого — и обомлела: как снайперски «распорядители культуры» чуяли подлинное искусство, настоящее чувство, человеческий взгляд! Как чутко улавливали необходимость их отмены, запрета, удаления… И ведь все это царит до сих пор в российских культурных нравах!

Но хочу несколько слов сказать еще об одной любимой своей песне «Баньке по-белому» (1968 год). Могу признаться: песня эта меня завораживала и заворожила настолько, что только сейчас, прочитав ее текст, я разобралась в ее смысле. Вот мое понимание.

Эти стихи — размышления человека, пришедшего со сталинской каторги, из лагеря, где он «столько лет пребывал… в раю» (горькая ирония, не «ад», а именно «рай»). Человек этот отвык от «белого свету», ибо работал, глотая сырец и слезы, в карьере, в топи, в лесу…. Протопленная банька уже на воле вызвала у него сомнения в правильности жизни, в оправданности его страданий.

Ведь когда его, работягу-сибиряка, взяли «два красивых охранника» и повезли в лагерь — на работы и возможную смерть, — он был преисполнен веры в вождя. Он и его напарники по лагерю, простые Иваны Денисовичи, взятые непонятно за что, думали, что Сталин в этом не повинен, что он их освободит. Они «кололи» на теле его профиль, наряду с профилем оставленных на воле женщин, но только ближе к сердцу — «чтоб он слышал, как рвутся сердца». Но вот после смерти вождя пришло освобождение, начали говорить о «культе личности» Сталина, и бедный освобожденный совсем потерялся.

Стало быть, Сталин — это «наследие мрачных времен»? Удивительную диалектику народного сознания подметил и выразил Высоцкий. Ведь многие «из народа», особенно из самых простых его слоев, до сих пор верят, что Сталин был хороший,