– Что вы собираетесь делать? – спросил я, подойдя к нему.

Он взял меня под руку и повел через зал в другую комнату.

– Я возвращаюсь в Нью-Йорк и займусь этим. Я узнáю, кто прислал яд, убивший девушку, и чьей рукой было написано фальшивое признание.

– Но, – начал я, выведенный всем этим из равновесия, – скоро прибудут В и коронер. Вы не дождетесь их?

– Нет. Когда в руки попадают такие улики, нужно идти по горячему следу. Я не могу позволить себе ждать.

– Если не ошибаюсь, они пришли, – заметил я, когда шум шагов возвестил о том, что кто-то уже стоит у двери.

– Верно, – согласился мистер Грайс и пошел открывать.

Исходя из опыта, у нас были небезосновательные причины опасаться того, что всяческим продвижениям в расследовании придет конец, как только в дело вмешается коронер. Но, к счастью для нас и для наших целей, доктор Финк из Р** оказался весьма здравомыслящим человеком. Услышав, как обстоят дела на самом деле, он мгновенно понял всю важность происходящего и необходимость действовать крайне осторожно. Далее, будучи расположенным к мистеру Грайсу (что довольно странно, ибо он никогда раньше его не видел), доктор Финк выразил желание узнать наши планы и при этом не только позволил пользоваться любыми бумагами, какие только нам понадобятся, но и вызвался лично соблюсти все необходимые формальности по вызову присяжных и проведению дознания, причем таким образом, чтобы дать нам время, необходимое для предложенного нами расследования.

Таким образом мы получили небольшую отсрочку. Мистер Грайс смог поездом в 6:30 уехать в Нью-Йорк, а я последовать за ним на десятичасовом. Вызов присяжных, запрос на вскрытие и перенесение окончательного дознания на вторник – все это было проделано в промежутке.

Так докажи, чтоб ни к чему сомненью Не прицепиться[36]. ……………………………. Но как все это грустно, Яго! О Яго, как все это грустно, Яго![37]

Уильям Шекспир. Отелло

Одно предложение, оброненное мистером Грайсом перед отъездом из Р**, подготовило меня к его следующему шагу: «Ключ к разгадке этой тайны дает бумага, на которой написано признание. Найдите, с чьего стола или из чьей папки был взят этот лист, и узнаете, кто двойной убийца».

Поэтому я не был удивлен, когда на следующий день рано утром зайдя к мистеру Грайсу домой, увидел его сидящим за столом, на котором лежали дамский несессер для письменных принадлежностей и стопка бумаги. Но когда мне было сказано, что это несессер мисс Элеоноры, я удивился.

– Как, – спросил я, – вы еще не уверены в ее невиновности?

– Уверен, но нужно все тщательно проверить. Любой вывод не имеет значения, если ему не предшествовало полное и кропотливое исследование. Да что там! – воскликнул он, устремив довольный взгляд на каминные щипцы. – Я даже осмотрел вещи мистера Клеверинга, хотя само признание доказывает, что его написал не он. Недостаточно искать улики там, где полагаешь их найти. Иногда стоит заглянуть в самые неожиданные места. Итак, – сказал он, придвигая несессер к себе, – я не думаю, что найду здесь что-нибудь уличающего характера, но такая возможность существует, а для сыщика этого достаточно.

– Вы сегодня виделись с мисс Ливенворт? – спросил я, когда он начал воплощать свои намерения, высыпав содержимое несессера на стол.

– Да. Без этого я не мог получить того, что мне было нужно. И она меня не разочаровала, сама отдала несессер и даже слова не сказала. Можно не сомневаться, она не догадывалась, что именно я искал, хотя, возможно, я просто хотел убедиться, что там нет письма, о котором уже столько было сказано. Впрочем, даже знай она правду, это мало бы что изменило. В этом несессере нет ничего нужного нам.

– Она была здорова? О смерти Ханны уже знала? – спросил я в неудержимом волнении.

– Да, и страдает из-за этого, как и можно было ожидать. Но давайте посмотрим, что у нас здесь, – сказал он, отодвигая несессер и придвигая стопку бумаги, о которой я уже упоминал. – Я нашел это в таком виде в ящике стола в библиотеке дома мисс Мэри Ливенворт на Пятой авеню. Если не ошибаюсь, этот лист дает нам зацепку, которую мы ищем.

– Но…

– Эта бумага квадратная, а признание написано на бумаге обычного размера и формы? Я знаю. Но, если помните, тот лист был обрезан. Давайте сравним качество.

Достав признание из кармана и один лист из стопки, мистер Грайс тщательно сравнил их и протянул мне для осмотра. С первого взгляда стало видно, что у них одинаковый цвет.

– Поднесите их к свету, – посоветовал он.

Я так и сделал. Внешний вид оба листа имели совершенно одинаковый.

– Теперь проверим контур. – И, положив их на стол, он соединил края двух листов. Контур одного идеально подошел под контур другого, и на этом вопрос был решен.

Радость мистера Грайса была очевидной.

– Я был уверен в этом, – заявил он. – С той секунды, когда выдвинул ящик стола и увидел эту стопку бумаги, я знал, конец близок.

– Но, – возразил я, подталкиваемый всегдашним духом противоречия, – разве не осталось никаких сомнений? Это бумага самого обычного вида. У любой семьи в этом квартале наверняка найдется такая.

– Не совсем так, – ответил он. – Это «письмо», а такой формат уже не выпускается. Мистер Ливенворт использовал его для рукописи, иначе сомневаюсь, что такую бумагу нашли бы в его библиотеке. Но, если вы все еще не верите, давайте посмотрим, что можно сделать.

Мистер Грайс вскочил, понес признание к окну, осмотрел его так и сяк, наконец увидел то, что искал, вернулся и, положив бумагу передо мною, указал на одну из линий, заметно толще остальных, и на другую, почти неразличимую.

– Подобные изъяны часто повторяются на соседних листах, – заявил он. – Если мы найдем полудесть, из которой был взят этот лист, я приведу вам доказательства, которые развеют ваши сомнения. – И взяв верхнюю пачку, он быстро пересчитал листы. Их оказалось всего восемь. – Может, взяли из этой, – промолвил он и внимательно осмотрел линии. – Хм, не годится, – сорвалось с его уст.

Остальная бумага, около дюжины полудестей, выглядела нетронутой. Мистер Грайс побарабанил пальцами по столу, чело его омрачилось.

– А ведь могло очень неплохо получиться, – мечтательно промолвил он и взял следующую полудесть. – Пересчитайте листы, – сказал он, положив ее передо мною, а сам взял еще одну.

Я выполнил его просьбу.

– Двенадцать.

Он пересчитал свои листы и отложил.

– Считайте остальные.

Я пересчитал очередную упаковку – двенадцать. Он пересчитал следующую и замер.