— Заткнись! — Ее вопль эхом отозвался в каньоне. Она с трудом сдержала приступ тошноты. Его отец! Господи. — Мне надо минуту подумать.

У нее кружилась голова. Таннер — сын Хоббса Дженнингса! Неужели это правда? Не может быть. Она стала изучать лицо Таннера, пытаясь найти сходство с Дженнингсом. Но прошло слишком много лет, и она не помнила — или не хотела помнить, — как выглядел Хоббс Дженнингс.

— Да, у него был сын. — Она потерла виски. — Я никогда его не видела. Он жил где-то на востоке. — Теперь-то она знала, ведь Таннер рассказал ей, что он жил в Бостоне у дяди и ходил там в школу.

— Если мой отец и поступил так, как ты рассказала, Фокс, он этим мучился.

— Вот и прекрасно! Жаль, что это его не убило! Таннер сжал губы и отвернулся к реке.

— У него на письменном столе, сколько я себя помню, всегда стоял портрет пятилетней девочки. Я всегда думал, что эта девочка — одна из сирот приюта, который он содержал.

— Да я просто уверена, что это не мой портрет. Ведь ты на это намекаешь, не так ли? У твоего отца нет причин помнить меня. Мою мать еще не успели похоронить, а он уже швырнул меня на порог дома миссис Уилсон и уехал. Он украл мои деньги и ни разу обо мне не вспомнил! Вот какой хороший человек Хоббс Дженнингс!

— Я не могу в это поверить.

— Я собирала эти чертовы монеты, ползая по земле до тех пор, пока у меня не начинала отваливаться спина от боли. Я убивала людей. Меня саму чуть не убили. Я страдала от палящего солнца и мерзла в снегу. И все для того, чтобы спасти мерзавца, который погубил мою жизнь! Просто не верится!

— А я плачу тебе за то, что ты приведешь меня в Денвер и убьешь моего отца.

Они долго стояли друг против друга с каменными лицами.

— Не надо этого делать, — наконец тихо сказал Таннер. Его признание и чудовищность того, о чем он просит, вдруг лишили ее сил. Гнев испарился.

— И что потом? Мы сделаем вид, что ничего не было, и будем жить счастливо? — Она так энергично покачала головой, что ее коса упала ей через плечо на грудь. — Ты не боишься, что в один прекрасный — вернее, ужасный — день я тебя возненавижу, Таннер? Я буду думать о том, что твой отец живет в своем огромном особняке и наслаждается жизнью, которую он украл. Может, я подумаю о том, что ты получил свое прекрасное образование на мои деньги. Или о том, как мы с Пичем собирали объедки из мусорных баков на задворках ресторанов Сан-Франциско, пока ты совершал большое путешествие по Европе на деньги моей матери, которые должны были быть моими.

Таннер вздрогнул и на целую минуту разразился проклятиями.

— Если мой отец действительно все это совершил, значит, все привилегии должны были принадлежать тебе. Ты это хочешь услышать? Хорошо. Если мой отец…

— Если? — Она еле удержалась, чтобы не наброситься на него и не выцарапать ему глаза. — Ты знаешь, что он это сделал! Моя мать влюбилась в человека, у которого не было денег, но ей это было безразлично, потому что ее состояния хватало на двоих. Ты помнишь то время, когда у вас не было всех этих чертовых привилегий?

Он понял. Она намекает на то, что он тогда был ребенком, но уже достаточно большим, чтобы помнить.

— И вдруг все денежные затруднения волшебным образом кончились, не так ли?

Таннер не ответил, но она знала, о чем он думает. Ему сказали, что его отец унаследовал состояние своей новой жены после ее смерти и смерти ее дочери.

— Господи. Это не твоя вина. — Она закрыла глаза и прижалась лбом к теплой скале.

Она поняла, почему он привел ее именно сюда. Засохшая кровь должна была напомнить ей, как она страдает из-за того, что должно случиться с Пичем. Таннер хотел, чтобы она подумала о том, что будет чувствовать он, если она убьет его отца.

Если до этой минуты и существовала пусть слабая, но надежда на то, что они найдут способ быть вместе, сейчас эта надежда рухнула. Таннер никогда не простит ее, если она убьет Хоббса Дженнингса. А если она нарушит свою клятву и ради Таннера оставит этому негодяю жизнь, кончится тем, что она возненавидит Таннера. Именно так ей все представлялось. Если Таннер не понимает, что Дженнингс должен заплатить за свое преступление, значит, он его оправдывает.

Когда палач накинет ей на шею петлю, Фокс поблагодарит его.

Она чувствовала, что Таннер ушел, хотя он ничего не сказал. За ее спиной как будто образовалась пустота. Она постаралась взять себя в руки и пошла за ним. Ее раздирали противоречивые эмоции. Она шла, опустив голову, пока не наткнулась на его спину.

Таннер обернулся и раскрыл ей свои объятия. Фокс, нахмурившись, подняла голову, но, увидев выражение его лица, обмякла. Она хотела вырваться, но он прижимал ее к себе все крепче.

Отсюда ей был виден откинутый полог палатки Пича и Джубал, державший Пича на руках.

— Он умер, — тихо сказал Джубал, но Фокс услышала.

— Он?.. — Она остановилась и сглотнула. — Он сказал что-нибудь?

Джубал взглянул на нее поверх Пича.

— В последние минуты он говорил как будто с ребенком. Мне показалось, что он очень любил этого ребенка.

У Фокс подкосились ноги, слезы потекли по щекам. В груди что-то оборвалось, ей стало трудно дышать. Потом она вытерла слезы, высморкалась и, расправив плечи, подошла к палатке.

— Уйди. Я хочу подержать его.

Она обняла Пича и держала его до тех пор, пока не стало темнеть. Все это время она пела ему колыбельные — все, какие могла вспомнить. Только бы не слышать стук лопат. И чтобы сопроводить его своим пением туда, где его встретят хорошенькие ангелы и дадут новый комбинезон.

Они похоронили его в сумерках. Прежде чем мужчины опустили Пича в землю, Фокс сунула ему в одеяло коробку с шахматами. Потом попросила Таннера отрезать шесть дюймов своей косы и положила волосы в могилу.

Когда все было кончено, она тупо смотрела, как Таннер соорудил из двух длинных деревянных ложек крест и воткнул его в землю в изголовье могилы.

Джубал снял шляпу и прочистил горло.

— Это был самый лучший чернокожий, которого я когда-либо знал.

— Спи с миром, дорогой друг. — Таннер склонил голову. Фокс прижала к груди шляпу и быстро заморгала, чтобы не расплакаться.

— Подожди меня там. Я скоро буду, — прошептала она. Не обращая внимания на то, что ее может видеть и слышать Джубал, она прижалась к Таннеру.

— Ты мне нужен. Не могли бы мы обо всем забыть хотя бы сегодня и… ну ты знаешь?

Он молча поднял ее на руки и понес прочь от костра и от стен каньона. Фокс обняла его за шею и вдохнула его запах. От него пахло землей, лошадьми, потом, дымом. Наверное, и от Пича так пахнет — так, должно быть, пахнет рай.

Когда Таннер положил ее на одеяло, расстеленное в траве около реки, она поняла, что он предвидел ее состояние. Фокс смотрела в звездное небо и думала о том, правда ли, что душа человека превращается в звезду.