Шутить или заниматься приятными, но посторонними в данный момент вещами Вера была не расположена. На это указывал ее решительный и собранный вид, будто она стояла у края ковра, — или как там у них, татами, что ли? — и собиралась метнуться навстречу противнику.

Предупреждение, понимал Турецкий, вряд ли основывалось на чистом воображении, значит, был и повод? С этого и начали разговор. Точнее, начал его Турецкий, едва Вера открыла ему дверь. Он вытащил ее на площадку, прикрыв слегка дверь, и спросил негромко:

— Ты уверена, что у тебя тут чисто?

— В каком смысле? — не поняла Вера.

— Ну, не в смысле веником махать… Я насчет прослушки, как? Ничего не замечала?

— А у меня никого практически не бывает. Кого подслушивать-то? Разве что тебя?

— Давай проверим на всякий случай?

— Как хочешь, — пожала она плечами и хотела войти в квартиру, но Турецкий предупредил ее:

— Там ни слова, пока мы не закончим. — Он достал свою трубку, набрал номер и сказал: — Филипп, прихвати инструмент и поднимись, пятый этаж.

Они вошли в квартиру, оставив входную дверь открытой настежь. Вера порывалась что-то сказать, но Александр прижимал указательный палец к своим губам. Наконец стукнула дверь лифта, и появился Филя Агеев с черным чемоданчиком в руке. Его сегодня отрядил для помощи «дядь Сане» Денис Андреевич. Филя кивком поздоровался, открыл чемоданчик, нацепил на голову наушники и, держа его перед собой, отправился по квартире. Две комнаты, немного. И проверка заняла не более десяти минут. После чего он вернулся к ним, спокойно упрятал наушники в чемодан и сказал:

— Сейчас на щите еще посмотрю. Кажется, чисто.

Вернувшись спустя три минуты с лестничной площадки, кивнул:

— Полный порядок. Но внизу только что подошла машинка нашего типа, понимаете, Сан Борисыч? В салоне трое, сидят, курят, стекла опущены. Может, фигня, а может, и нет. Но они не за нами. Я стою у Дома кино, возле служебного выхода. Когда пойдете, звякните, я подгребу, что-нибудь придумаем. А портфелочку, — снова открыл он чемоданчик и чем-то там щелкнул, — оставляю у вас. Хрен они там чего услышат, даже если очень захотят. Желаю здравствовать, мадам.

Филя отдал честь, кинув руку к кепочке. И вышел, затворив за собой дверь.

— Ну и ну, — только и сказал Вера. — Откуда у тебя такие артисты?

— А это те самые парни, что нашим делом занимаются. С ними следует быть очень осторожными, могут задавить по ошибке. Афган, Чечня, понимаешь?

— А по виду не скажешь, — хмыкнула Вера.

— Мимикрия, дорогая моя. Знаешь такое слово?

— Ну, если ты считаешь Солнечный, где я часто бываю, забытой богом деревней, то… молчу. Садись и слушай… Подожди, Саша, а может, эти, что внизу, меня провожали?

— А как ты сумела удостоиться такой чести? — насторожился Турецкий.

— В том-то и дело, что я такое сегодня услышала!.. Но, когда уезжала, никого не было… Игорю это не нужно. Семе, что ли? Вообще-то я его видела, он с Фоминым о чем-то трепался. Они ж, кстати, постоянно фиксируют, кто куда едет… Ну ладно, чего теперь думать?

— Не волнуйся, я тебя не подставлю. Уйдем с Филей так, что им и в голову не придет тебя подозревать в чем-нибудь. Филя мастак на такие вещи. Рассказывай…

Особых дел сегодня у Веры на даче, как у них было принято говорить, не имелось. Приехала, чтобы скинуть напряжение последних дней в парилке и поплавать в морской воде. Собственно, вот и все проблемы. Потом поднялась к себе. За чем-то вышла в библиотеку, думала взять что-нибудь почитать, поскольку собиралась остаться сегодня ночевать. И когда подошла к лестнице, ведущей на первый этаж, в холл, услышала громкие и довольно сердитые голоса. Узнала, естественно, Семена Захаровича, потом Ичигаева, его акцент не спутаешь ни с каким другим, временами вступал бас Пушкова, был и еще кто-то. Спускаться и смотреть, кто там сидит, Вера, конечно, не рискнула. Да и не ее это дело, подслушивать. Но когда прозвучала фамилия «Турецкий», вот тут она заинтересовалась.

Больше других громыхал Рывкин. Он называл фамилию Загоруйко, который в настоящий момент в панике, поскольку его сегодня посетили сыскари из Москвы, посланные Турецким, и угрожали развалить дело «на корню». А еще адвокат должен подъехать, чтобы уговорить арестованного сделать заявление, будто его силой заставили подписать признательные показания. Такое положение совершенно не устраивало Рывкина, ибо грозило очень серьезными и, главное, непредсказуемыми неприятностями. Суть же его выступления была вполне понятна. При всем глубоком уважении к Игорю, при всем понимании его проблем и сложностей тот обязан сделать свой выбор. Его фантазии по поводу Турецкого — вредные и совершенно неуместные. «Дайте мне карт-бланш, и я решу эту проблему радикально» — таков смысл того, чего требовал Рывкин.

Ему вторил Ичигаев. Этот чечен всегда осторожен в выборе выражений, будто играет роль восточного мудреца с седой бородой, который лишнего слова не скажет, потому что обязан изрекать, а не просто разговаривать, как все нормальные люди. Вот он время от времени и изрекал. Проблема острая, легко не решаемая, но если подумать… А главное, пока сказаны одни слова, и никаких веских доказательств. Что он имел в виду, понять, конечно, можно, потому что все разговоры, так или иначе, крутились вокруг фамилии «Турецкий».

Потом столь же решительно вступил Пушков. Этот дядечка, занимающий в банковской иерархии второе место, всегда остается как бы в тени. И старается, в отличие от других, никогда не демонстрировать своих эмоций. Он говорил так, будто укорял Игоря за то, что тот почему-то верит на слово человеку, которого знал бог весть сколько лет назад и теперь с непонятной легкостью ввел в свой круг. Да, в общем-то, это скорее даже и не легкость, а натуральное легкомыслие, которое определенно нуждается в серьезной корректировке. Ну и дальше в таком же духе. А, собственно, тезис его заключался в том, что Игорь обязан сам, причем немедленно, прекратить всякие отношения с этим следователем. Иначе последствия могут стать непредсказуемыми. И он полностью разделяет самые мрачные опасения Семы.

— Так и сказал: Семы? — спросил Турецкий.

— Моя фантазия распространяется на совершенно определенные вещи, и тебе это известно, — словно бы огрызнулась Вера, — а во всем остальном я предпочитаю доверяться своему слуху.

— Умница, — без тени улыбки констатировал Александр Борисович. — А что еще?

— Тебе этого мало?

— Более чем достаточно. А остальные?

— Остальных не знаю. Но там, оказывается, была и Валерия. Я услышала ее каблучки и, сам понимаешь, сбежала. Шлепнулась в кровать и стала изображать, что смотрю журналы, благо их там у меня до едреной фени. Лерка заглянула-таки, посмотрела внимательно, подмигнула и ушла. Слова не сказала. Но и я больше не высовывалась. А когда сели ужинать, Игорь был очень удручен. Вот тут я и сказала, что, наверное, уеду в Москву. Игорь просто кивнул, равнодушно как-то, даже отрешенно, будто и не слышал, о чем я сказала. А Лерка опять поглядела так пристально и говорит: «А что тебя тут не устраивает?» Ну я и отвечаю: «Надо, мол, в себя прийти. Слишком все вокруг еще Светку напоминает». Игорь опять кивнул, а Лерка просто пожала плечами и говорит: «Делай что хочешь…» Вот я и сделала.