Отряхиваясь от воды, Найджел услышал смех за спиной. Развернулся и увидел Балфура.

– Трудно приходится, да? – Балфур широко улыбался.

– Думаешь, я этим занимаюсь, чтобы удивить тебя? – протянул Найджел, привалившись к каменной кладке.

– Нет, конечно. Но вижу, что уговоры все-таки достигают цели. Леди смягчается.

– И вполне заметно. Жизель перестала смотреть на меня так, словно желала мне провалиться в тартарары, в самое пекло. Правда, я пока не знаю, как далеко мы с ней продвинулись за эти две недели.

– А насколько далеко тебе хочется?

– Настолько, чтобы не остужать жар в крови таким вот образом.

Балфур загоготал, положил руку на плечо Найджела, и они двинулись назад к башне.

– Может, подошло время, чтобы говорить не только про прекрасную погоду и о том, как она мила.

Найджел кивнул:

– Может быть, только я пока повременю, чтобы она еще помягчела и когда я увижу явный признак, что любовные слова не останутся без ответа. – Он схватился за голову, услышав, что Балфур начал что-то говорить. – Знаю, что ты хочешь сказать. Что сначала нужно признаться, а потом ждать, что из этого выйдет. Я это знаю, но трушу. Подожду еще пару дней. А потом будь что будет – признаюсь ей в любви.

Жизель ласково попрощалась с юным Эриком. Но как только он ушел, оставив ее одну в садике, она расслабилась всем телом. Притворство все-таки выматывает, подумала Жизель. Она с превеликим усердием пыталась оставаться любезной и беззаботной, в то время как голова раскалывалась от неразрешимых вопросов и сомнений.

Ухаживая за ней, Найджел неожиданно проявил редкую настойчивость. Поцелуи становились все менее невинными, а слова – более многозначительными. Создавалось впечатление, что он неожиданно решил, что уже достаточно побаловал ее, а времени, данного ей, было вполне достаточно, чтобы полностью заслужить у нее прощение. Это была заметная перемена по сравнению, скажем, с тем, что было позавчера, – с милой лестью, с легким флиртом. Ей даже стало как-то не по себе. Его родные ни разу не обмолвились ни словом, но по их намекам можно было понять, что Найджел скоро сделает объявление и заговорит о женитьбе. Дело было не в ее тщеславии. Она только сомневалась, станет ли он говорить о любви, и эта неопределенность сидела занозой. Но все равно ей трудно было избавиться от стойкого ощущения, что очень скоро ее попросят принять жизненно важное решение.

Жизель закрыла лицо руками и чертыхнулась. Казалось, все складывалось в ее пользу. Понаблюдав за Найджелом и Малди, она убедилась, что он уже не любит ее, во всяком случае, не больше, чем брат любит сестру. Он галантно ухаживал за Жизелью все эти две недели, даже искренне объяснил свои поступки. Да, Найджел не заикался о любви, но она станет его женой, пусть только попросит. Наверное, это была полная глупость, но Жизель так любила его, что смогла бы выйти за него, лелея надежду, что со временем завоюет его сердце. Она знала, что ни за что на свете не откажется от этой игры.

Существовала, правда, еще одна забота, о которой она почему-то забыла, – Дево. За все это время от ее родных не поступило никакой весточки. Охота за ней явно продолжалась. Сейчас, когда она близко узнала Мюрреев, оценила их гостеприимство, ей не хотелось приносить с собой кучу проблем. Жизель никогда не простила бы себе, если бы кто-нибудь из них вдруг пострадал или погиб из-за того, что ее враги окажутся у дверей, за которыми она прячется.

Это настоящий эгоизм, решила она, наслаждаться комфортом, хорошей едой и дружеским участием и не думать о последствиях для тех, кто всем этим ее обеспечивает. Вдобавок ее убаюкивала вера Мюрреев в то, что она невиновна. Теперь, казалось, даже Найджел поверил ей, но при этом ни словом не обмолвился, к ее полной досаде. Впрочем, далеко не все относились к ней с таким доверием, и с этим фактом тоже нужно было считаться. И уж конечно, доброе отношение Мюрреев не заставит Дево отступиться.

У нее не было сомнений, как она должна себя повести. Ей нужно уехать отсюда. Уехать и увезти с собой все несчастья. Доказывать свою невиновность было исключительно ее обязанностью. Она слишком надолго выпустила ее из своих рук. Глубоко вздохнув, Жизель тряхнула головой. Она все выпустила из рук, начиная с собственной безопасности и кончая тем, что ела за столом. Настало время вспомнить про свой характер и перестать надеяться, что мир поможет ей. Ничего другого не остается, подумала Жизель с грустной улыбкой. Никто не ожидает от нее, что она возьмет и вернется во Францию, чтобы лицом к лицу выступить против своих обвинителей.

Легкость, с которой ей под покровом сумерек удалось улизнуть из Донкойла, удивила Жизель. Она чувствовала себя немного виноватой в том, что воспользовалась доверием и дружеским отношением Мюрреев. Единственным утешением было то, что Жизель поступала так исключительно ради их безопасности. Лошадка пошла по той же самой дороге, по которой они с Найджелом две недели назад приехали в Донкойл. Пришпорив лошадь, чтобы та двигалась быстрее, Жизель подавила в себе желание оглянуться на замок. Она боялась, что, обернувшись, распрощается со своей решимостью.

Наступила ночь, когда она въехала в первую на ее пути деревню. Жизель считала, что безопаснее было бы переночевать где-нибудь рядом с деревней, под открытым небом. Но была трусихой. Пару раз ей пришлось переночевать в лесу, когда она одна разъезжала по Франции. Но тогда не было другого выбора, и она с отвращением вспоминала потом об этих ночевках. «Теперь еще и воровка», – подумала Жизель, поморщившись от неожиданного чувства вины, и протянула хмурому хозяину постоялого двора плату за комнату на ночь. Жизель понадеялась, что Найджел простит ее за то, что она облегчила его кошелек, и в конце концов позднее полностью расплатится с ним. Это входило в ее намерения. Даже если ей не будет суждено уцелеть на пути домой, она найдет способ с ним расплатиться.

Оставшись одна в комнате, Жизель переоделась в сорочку и вытянулась на жесткой постели. Она чувствовала себя обманутой, напуганной и несчастной, хотя понимала, что по-другому поступить не могла. Все Мюрреи считали делом чести обеспечивать защиту и помогать ей, но она считала себя не вправе пользоваться их добротой. Ей было стыдно, что она и так уже злоупотребила их гостеприимством.

Жизель закрыла глаза. Быстро заснуть не удастся, но нужно обязательно попытаться, чтобы иметь ясную голову и как следует отдохнуть. Ей потребуются силы для многодневного пути, чтобы двигаться без остановок. Еще нужно будет заставить себя взойти на корабль, идущий во Францию. Слишком многое могло развернуть ее назад, например, боязнь одиночества, ужас от необходимости предстать перед Дево, страх окончательно заблудиться. А кроме того – Найджел. Он был близок к тому, чтобы дать ей то, что ей так хотелось, – совместную жизнь и по крайней мере надежду на то, что она завоюет его любовь. Она молилась, чтобы ему не удалось догнать ее, так как знала, что он с легкостью уговорит вернуться к нему в Донкойл. А это было бы неправильно.

– Куда делась Жизель? – спросил Найджел у Малди.