— Тогда на каком основании вы представляетесь лейтенантом? И откуда я могу знать, что вы действительно Федор Скороспелый? Мне теперь что — в немецкую полицию обратиться, дабы они удостоверили вашу личность?

— Так вот же форма, товарищ капитан госбезопасности! Вот и петлицы…

— У нас на половине отряда — форма, похожая на немецкую, — так мы что ж теперь — немцы?

Вопрос поставил лейтенанта в тупик. Он явно запутался.

«Погоди, то ли еще будет!» — злорадно подумал я.

— Хорошо. Примем ваши слова на веру. Возможно, вы — действительно тот, кем называетесь. Тогда — вопрос по существу. Каким образом вы оставили противнику военную технику? Да еще в практически исправном состоянии?

— Нам накатник пробило! И стрелять мы не могли…

— Из пушки — возможно. А пулеметы? Там-то что пробило? Да и передвигаться танк мог вполне. Почему вы не использовали эти возможности?

— Не знаю, товарищ капитан госбезопасности! Я сознание потерял!

— И так, без сознания, в деревню пришли? В десяти километрах от места боя?

Лейтенант аж взмок. Аргументов в свою защиту у него явно не было.

— Так меня же полицаи били!

— И при этом ничего серьезного не повредили? Внешне — согласен, выглядит впечатляюще. А вот наш врач говорит, что для жизни ничего опасного нет. Как же так?

— Так не успели они…

— А может — не захотели? Мало ли какие цели могут быть у врагов советской власти? Мы тут давно работаем, немцы про нас знают, вот и решили в отряд своего агента заслать. Может такое быть?

— Может, конечно…

— Вот я и спрашиваю вас, гражданин Скороспелый, что вы хотите добровольно сообщить органам госбезопасности?

Все… Лейтенант готов. Рот открывает, а слов нету. Не думал, милок, что его подозрения ТАК легко на него же и обернуть можно.

— Я так вижу, гражданин Скороспелый, что говорить вам сейчас затруднительно? Голова болит или еще что мешает?

— Я… мне…

— Подумать надо?

— Да…

— Хорошо, подумайте. Мне спешить некуда. А чтобы вам легче думалось, эта штучка (я поднял с земли обрез) пусть пока у меня полежит. Заодно и у старшего лейтенанта поинтересуюсь, что это он оружие непроверенным людям дает? Бдительность утратил или еще что тут есть? Товарищ Несвидов!

— Я, товарищ капитан госбезопасности!

— Тут вот товарищу лейтенанту нездоровится. Вы уж побудьте с ним рядышком. Проследите, чтоб хуже не стало, чтобы не ходил куда-нибудь в одиночку. А то ведь голова — предмет темный, науке непонятный. Вдруг да поведет товарища лейтенанта куда-нибудь не в ту сторону? Так и до беды недалеко…

Несмотря на то что поспал всего ничего, проснулся я бодрым, видимо, сказалась привычка к ночным сменам и скользящему графику. Включив немецкий «квадратный» фонарик и повесив его на пуговицы полевой куртки, я пошел к ручью умыться. Лагерь был уже на ногах, то тут то там мелькали силуэты бойцов, скупо подсвеченные «налобниками» или такими же, как и у меня, трофейными немецкими фонарями.

— Товарищ старший лейтенант… — окликнул меня кто-то.

— Да? — ответил я, вглядываясь в темноту.

— Это Несвидов, товарищ старший лейтенант. Здесь мы.

— А, сержант… Что у вас?

— Вот товарищ капитан приказал танкиста вашего стеречь, а он, как сурок, спит, а мне собирать имущество надо.

— Не дрейфь, сержант, поможем твоему горю. Дед Никто! — громко позвал я.

— Здесь я! — Кудряшов откликнулся метрах в десяти.

— Ко мне!

— Да, товарищ старший лейтенант, слушаю, — сказал боец, подходя к нам.

— Дед, ты вещи собрал?

— Да. Если честно, то у меня и вещей-то нет.

— Это не важно сейчас. Смени сержанта на посту, ему имущество командное паковать надо.

Решив административную проблему, я похромал дальше. Пять минут на личную гигиену — и я уже «лечу» к Люку, готовить заряды.

Пока мы возились со взрывчаткой, Саня успел мне рассказать про приключения наших у тайника.

— Да, а могли ведь и серьезно напороться, вечно Бродяга обостряет, — закончил Люк свой рассказ.

Я согласился с ним, поскольку еще по нашим игрушечным войнам знал, что Шура-Два — натура увлекающаяся и может превратить простую разведывательную вылазку в операцию по тотальному уничтожению противника.

* * *

«Изъятие ценного свидетеля», как обозвал операцию Бродяга, прошло, что называется, без сучка без задоринки. Колонна остановилась за деревней, а мы с Зельцем прошлись по крайним домам. Дом Марьяны оказался третьим с краю. Минут пять ушло на уговоры хозяйки и еще пять — на то, чтобы объяснить Лиде, что задание отменяется и мы забираем ее с собой.

Порядок движения был следующим: впереди, метрах в пятидесяти, на мотоцикле ехали Люк и Тотен, за ними — «ублюдок», за рулем которого сидел я, и «эмка», которой рулил Фермер. Грузовик доверили вести Казачине, а замыкал колонну еще один мотоцикл, на котором ехали Бродяга и Зельц. Всех, у кого не было немецкой формы, спрятали в кузове «Опеля».

На шоссе мы выехали в четверть третьего, и десять километров, отделявших нас от моста, проехали минут за сорок, так что, когда впереди показалось шоссе, запруженное войсками, на моих часах было почти три.

Операция нам предстояла непростая — пересечь шоссе, по которому, невзирая на ночное время, двигался сплошной поток войск, и не вызвать при этом тревоги у регулировщиков из полевой жандармерии. Почти весь день Тотен потратил, возясь с трофейными документами, и теперь на наших машинах были нарисованы не тактические знаки отдельного саперного батальона, а эмблемы охранного батальона, расквартированного восточнее Минска, как раз в том направлении, куда мы и держали путь.

Десять минут, которые мы ждали разрешающего сигнала от регулировщика, показались мне годом. Все это время я думал о том, что если что-то вдруг пойдет не так, то шансов вырваться отсюда у нас практически нет. Впереди — дорога, забитая противником, сзади — деревня, в каждом доме которой стояло как минимум отделение.

Наконец, жандарм дал нам отмашку выезжать на шоссе. Я выдохнул сквозь сжатые зубы и воткнул передачу. Пока мы медленно тащились по Радошковическому шоссе, я с интересом смотрел по сторонам — ну когда еще увижу немцев в естественной среде обитания и не через прицел! Вот мерно шагают пехотные колонны. Лица солдат сосредоточенны и угрюмы. Я их понимаю: ночной марш, когда видишь только спину впереди идущего камрада да проезжают мимо машины, слепящие тебя светом фар, — вещь утомительная. И шагать так еще долгие и долгие километры. «Ну ничего, мы устроим вам нежданный привал!» — злорадно подумал я, но тут же одернул сам себя, вспомнив, что не стоит говорить «гоп!», не перепрыгнув забора.