— Я… — «схожу с ума», — подумала Ане, — «сливаю в унитаз карьеру, возможность обучения, интересную и перспективную работу, и снова схожу с ума»… — Я останусь, Игорь. Пойду учиться на генетика. Я разберусь, я добьюсь, я… научу вас жить. Всех вас!

— Не сходи с ума, любимая, — Игорь печально улыбнулся. — Ты — хороший хирург, зачем тебе менять специальность? На Терре отличные учёные-генетики, они работают над вопросом. Ведь раньше мы жили ещё меньше, средним считался возраст в пятьдесят лет…

— Всё равно останусь, — упрямо выговорила Ане. — Не брошу… И если есть решение, я найду его!

За окном, в просветах между облаками и мохнатыми лапами древних елей, бежал по небу Млечный путь. Рукав нашей Галактики. Звёздный мост между прошлым и будущим.

«Я не подведу», — пообещала Ане тени, идущей сейчас по нему.

Вечность ласково улыбнулась ей в ответ.

* * *

Ане Джанет Жарова-Ламель, доктор медицинских наук, ведущий специалист Академии практической биоинженерии человека, автор уникальной методики ретровирусной терапии различного рода наследственных заболеваний. Замужем, двое детей.

(Альманах «Сто знаменитостей Старой Земли», под редакцией Риммы Костяновой)

Насти лежала, уткнувшись носом в стену, и тихо страдала. Жить не хотелось, есть не хотелось, ничего не хотелось, а хотелось, чтобы погас свет, наступила темнота и чтобы ни о чём не думать. А старая номо семьи, помнившая еще мать бабушки Насти, не отставала.

— Что же ты, маленькая моя, всё лежишь да лежишь, — ворчала она. — Крылышки отлежишь совсем, ослабеют они, поникнут, совсем тусклыми станут. Как же ты тогда в брачный полёт поднимешься, солнышко? И минуточки не продержишься, маленькая моя. Непорядок!

— Не хочу ни в какой полёт, — буркнула Насти, накрываясь крылом. — Ничего не хочу. Уйди, Ливсоно.

— Куда же я пойду, если ты еще не кушала? — резонно возразила Ливсоно. — Вот поешь, уснёшь, и пойду.

— Не буду есть. Не буду спать!

— Ну-ну-ну, раскапризничалась, солнечный лучик. Кушать — надо, маленькая моя. Обязательно надо!

Ведь не отвяжется, Насти это понимала прекрасно. Лучше сесть и съесть всё, что старая номо принесла. Но как есть, если кусок в горло не лезет!

— Ну-ка, ещё ложечку, — приговаривала Ливсоно. — За маму. И ещё одну. За папу. И ещё — за второго папу. И за третьего…

— Не могу больше! — взмолилась Насти, отодвигая тарелку.

Там, конечно, находилась вкуснейшая вещь — мисвинум, особым образом приготовленное мясо из личинок тиширив, со специями и гентанабаривской патокой, в другое время Насти уговорила бы порцию за три мгновения и попросила бы ещё. Но не сейчас. Сейчас ком стоял в горле, а Ливсоно не успокоится, пока не перечислит всех сестёр и братьев семьи, за которых, по её мнению, нужно скушать ложечку. Тоска.

— Ишь, запал-то как тебе в душу, червие поганое, — ворчала Ливсоно. — Брось, забудь даже думать. Не стоит он тебя, как есть не стоит. И откуда только свалился на наши головы!

— Он сказал, что слишком старый для меня, — мрачно сказала Насти.

— Так, маленькая моя, так.

— Что не хочет жизнь мне ломать…

— Уже сломал, подлец окаянный.

— Что он — убийца…

— Да, убийца, как есть убийца, злодей поганый

— Он самый красивый, самый лучший, самый…

— Красивый, да, — Ливсоно поспешно прикусила язык, сообразив, что ляпнула что-то не то.

Но уже было поздно.

— Я его люблюууууу!

Насти вывернулась из-за стола, упала на постель, накрылась крыльями и застыла неподвижно, ожившее горе.

— Ну, что ж его любить, за что? — Ливсоно присела рядышком, расправила замявшийся край крыла подопечной, погладила. — Если он с самого начала так с тобой поступает. И старый он, правда что. А в первый полёт надо брать ровесников, лунная радуга. Вот мальчики какие славные были в доме Чинстиреснельв…

— Славные, как же. С ними просто летать — тошно, а ты мне их для брака подсовываешь.

— Ну, не я, мне-то куда уж там, а наша Матушка…

— Матушке что, она давно забыла, когда последний раз сама летала! Не хочу Чинтириснаэсков, никакого из них, не хочу и не буду!

— А сохнуть и в косточки заживо обращаться хочешь, — сердито сказала номо. — О себе не думаешь, о нас бы подумала. Каково нам без крепкой семьи? Братьям твоим, малышам нашим.

— А обо мне кто подумает? — рассердилась Насти, садясь и взмахивая крыльями. — Мне каково в полёт подниматься с теми, от кого тошнит? Да я… я… я лучше с Башни прыгну и крылья сложу[11], чем так, вот!

— Ну-ну-ну, разошлась, — ворчливо сказала Ливсоно, стараясь не показывать, как испугалась, услышав такое. — Не глупи.

— Ах, нусномо[12] оставь меня. Пожалуйста.

— Точно не прыгнешь?

— Точно не прыгну, — заверила Насти, а про себя подумала: «ещё не сейчас».

Но Ливсоно всё же дождалась, пока подопечная уснёт, и только потом вышла из комнаты.

За порогом ждал её старший из носвири, Кимсирь.

— Как она? — спросил тревожно.

— Плохо, — качнула головой Ливсоно. — Грозится с Башни прыгнуть со сложенными крыльями…

— А ведь и спрыгнет, нусномо, — озабоченно сказал Кимсирь. — Она у нас упрямая.

— Жалко маленькую, — вздохнула Ливсоно. — И откуда этот упырь взялся-то? Увидел девочку, задурил ей голову и бросил, поганка болотная.

— Может, она погорюет, да и успокоится? — выразил надежду носвири. — У крылатых бывает.

— А если действительно крылья сложит? Или от любовной тоски сгорит? Не ест ведь ничего, не пьёт, лежит только. Так пойдёт, она скоро не то, что в брачный полёт, а и на ноги даже подняться не сможет.

Кимсирь покрутил головой. Угроза была нешуточной. Юнцы легко идут на безумные поступки, в особенности же, на непоправимо безумные поступки, им в такой момент Галактика до звезды, Вселенная по колено.

— Что тебе та человеческая сничаев про него говорила, малыш? — спросила Ливсоно.

— Он из дома Типельв, — пожал плечами Кимсирь. — Дом погиб много лет назад…

— Ещё и бродяга одинокий, — вздохнула старая номо. — Вот беда-то… И управы не найдёшь на него, на окаянного. А так-то бы неплохо вышло: была бы наша девочка первой женщиной в доме, а не тридцать первой, как у тех же Чинстиреснельв. Кто же еще её, сироту, в первые семьи возьмёт-то…