жизнь изменилась после исчезновения Ники? – с нетерпением оборвала меня женщина.

– А вы разве не знаете? У него начались психические проблемы. Он замкнулся в себе, говорят, галлюцинации видел…

– Да, я слышала что‑то такое, – задумчиво сказала она. – Но что же вы от меня‑то хотите? Чтобы я вам помогла историю с похищением дочери вытащить наружу, чтобы вы её обсасывали и смаковали в своих статьях? – она, неприязненно передёрнула плечами. – Нет, на это я не пойду.

– Светлана Николаевна, – сказал я спокойно. – Вашу историю по газетным полосам таскать никто не собирается. Я просто изучаю самые разные версии, и ваши сведения, возможно, помогут найти преступников…

Женщина нерешительно посмотрела на меня.

– Да как они могут помочь? – с сомнением поинтересовалась она. – Вы думаете, что те же люди, что похитили Нику…

– Исключать нельзя ничего, а в этой ситуации вообще за каждую соломинку приходиться цепляться. Полиция с расследованием не торопится, а между тем убийца на свободе и, возможно, нападёт снова.

Женщина нерешительно повела плечами.

– К тому же ради памяти Николая Александровича… – вполголоса прибавил я.

Я бил наугад. Кто знает как Белозёрова относится к погибшему? Если она винит его в исчезновении дочери, то никакой помощи от неё, конечно, не дождёшься. Но я надеялся на лучшее. Очевидно, что тогда, пятнадцать лет назад, Королёв принял историю с Никой близко к сердцу, а, значит, горю матери сочувствовал вполне искренне. И та вполне могла это запомнить. Кроме того, были ещё и деньги, переданные ей учителем. Вряд ли женщина действительно в них нуждалась, но со стороны такого бедняка как Королёв такая сумма была внушительным жестом…

Несколько тяжёлых мгновений длилось молчание. Наконец, Белозёрова повернулась ко мне и пристально глянула в глаза.

– Хорошо, спрашивайте! – решительно произнесла она.

– Спасибо большое, Татьяна Николаевна. Во‑первых – при каких обстоятельствах пропала девочка? Что произошло после, какова была в этом деле роль учителя?

– Ну что же… – наморщила лоб женщина. – Случилось это в Ростове Великом, на экскурсии, в сентябре две тысячи пятого года. Ника с утра уехала, их у школы автобус ждал. А примерно в три‑четыре часа дня мне позвонил муж, которому о случившемся сообщили в школе. Спрашивали ещё, не сам ли он забрал дочку?

– А что потом?

– Ну я до вечера бегала по соседям, выясняла, не видел ли кто Нику. Потом с мужем поехали в Ростов, там тоже каждый закоулок обыскали, всех, кого возможно, опросили. У мужа ещё знакомый был милиционер, он его тоже к делу подключил…

Её глаза повлажнели, и она взяла салфетку из хрустальной вазочки на столе.

– Сочувствую вам, – робко сказал я.

– Сколько времени прошло а я, видите, до сих пор… – не глянув на меня, с надрывом произнесла женщина. Она быстрыми, резкими движениями скомкала и кинула на стол мокрую салфетку.

Мы помолчали.

– А дальше что? Милиция искала ребёнка?

– Да, искала. Иногда заходил к нам полицейский – то один, то другой… Но всё безрезультатно.

– А что же Королёв?

– Николай Александрович сам очень переживал. Много раз заходил к нам, беседовал со мной и мужем, уговаривал не отчаиваться. В общем, делал всё, что мог.

– Вы винили его за происшедшее?

– Нет, не винила, – пожала она плечами. – Ну а что он мог сделать? Я и тогда подозревала, что ребёнка специально похитили, и сейчас так думаю. Наверное, так или иначе это бы случилось. Не на экскурсии, так после школы.

– А вы можете предположить зачем кому‑то надо было похищать Нику?

– Не знаю… – задумчиво сказала Белозёрова. – Раньше я думала, что… Но… Нет, не знаю… – повторила она.

– А девочка когда‑нибудь жаловалась на преследования?

– Нет, ничего такого не было. Она, впрочем, говорила, что однажды за ней от дома до школы какой‑то мужчина шёл. Но больше ничего. Я думала сначала, что всё это с бизнесом Коли, ну, мужа, связано.

– А сейчас вы так не думаете?

– Милиционеры ещё тогда нам сказали, что если бы дело в бизнесе было, то бандиты бы выкуп потребовали, или как‑нибудь ещё заявили о себе. А ничего такого ведь не произошло…

– Говорили, что учитель передал вам большую сумму денег.

– Да, это так.

– Если не секрет, какую?

– Не помню точно… Кажется, около тридцати тысяч.

– Но откуда у него по вашему были такие средства?

– Я не знаю, – равнодушно пожала плечами женщина. – Сам он мне сказал, что наследство получил. Убеждал, что, дескать, это для него деньги небольшие теперь, а мне понадобятся. А я, знаете, в такой депрессии находилась после исчезновения дочери, что взяла их, не особенно споря.

– Я слышал, что эти деньги вам через учителя передал ваш бывший муж.

– Николай? – спросила она, с удивлением глянув на меня. И вдруг странно, мелким нервным хохотом рассмеялась. – Николай мне деньги передал? Да он тут совсем, совсем ни при чём! – Николай… – продолжала смеяться она. – Совсем не при чём, вы понимаете? Совсем!

Она смеялась и смеялась, и этот смех, всё увеличивающийся, и как бы идущий через силу, стал уже напоминать истерику. Перехватив мой удивлённый взгляд, женщина сделала усилие, чтобы успокоиться. Повисла долгая пауза.

– А вы сейчас с мужем видитесь? – спросил я наконец.

– Он далеко живёт, за границей, – сдавленным голосом, словно удерживаясь от новой вспышки смеха, произнесла она. – У него семья новая, трое детей… Нет, не видимся.

– Что ж, – поднялся я. – Спасибо вам большое, это всё, что меня интересовало.

Белозёрова, казалось, вздохнула с облегчением. Она поспешно встала и несколько энергичнее, чем позволяли приличия, проводила меня в прихожую. Но на пороге я задержался, припомнив одну мысль, ещё в поезде по дороге в Москву мелькнувшую у меня.

– Светлана Николаевна, а нет ли у вас какой‑нибудь фотографии дочери? – спросил я.

– Есть… – недоумённо глянула она. – Показать?

– Ну, если вам не сложно.

Женщина вернулась из комнаты с потёртым, видимо часто бывавшим на руках пухлым альбомом.

– Вот тут всё, что осталось от моей девочки, – грустно улыбнулась она, раскрыв передо мной книжку. Я рефлекторно зажмурился, с ужасом ожидая узнать на снимках призрак из вчерашнего кошмара. Но со страниц альбома на меня глянула беленькая и пухленькая курносая девочка, совершенно не похожая на моё видение.

– Это вот Ника с отцом в Египте. Вот здесь мы вместе в зоопарке, – говорила женщина, осторожно перелистывая хрустящие страницы. – А вот это – фотография её класса.

– А когда это снимали, – заинтересовался я, наклоняясь к альбому.

– Это в первом классе, осенью. Вот, кстати, и учителя. Ермолаева, учительница математики, Сондрина – по литературе. А вот и Николай Александрович, –