Хохол накрыл ее руку своей, погладил прохладную кожу. Он даже себе не мог объяснить, зачем все это делает. Он хотел ее внимания, постоянного, а не минутного, хотел чувствовать себя нужным, любимым – а Коваль не желала проявлять чувства так, как он. Приходилось постоянно провоцировать ее, делать что-то, чтобы в этой мраморной статуе проснулась пантера, что была с ним по ночам.

– Все, я не буду больше, – пробормотал он, прижимая ее руку к щеке. – Тебе холодно? Пальцы совсем ледяные… – Женька принялся согревать дыханием ее холодные руки, а Марина, кинув взгляд на внимательно наблюдающего за ними ребенка, едва сдержала смех – Егорка сосредоточенно сопел себе в ладошку, щуря хитрые синие глазенки.

– Жень… – прошептала она. – Жень, посмотри…

Хохол, скосив глаза, закатился на всю кухню, у холодильника фыркнула Даша, достававшая салатную зелень, а Егорка широко улыбнулся, демонстрируя зубы. Коваль легко спрыгнула с табурета и подошла к сыну, вытащила его из стульчика и крепко прижала к себе:

– Ты мой зайчик! – От ребенка исходил теплый молочный запах, Марина не могла надышаться, все крепче прижимала мальчика к себе.

Малыш очень сильно напоминал ей своего отца, особенно глазами – такими же яркими, синими и глубокими. Коваль так и не смогла привыкнуть к новому лицу Егора Малышева, к тому лицу, что он обрел после пластической операции. Она всегда помнила то, первое, то, которое полюбила буквально с первых минут знакомства. Даже во сне она всегда видела его таким, каким оно было в первые годы их жизни, и никогда – измененным умелыми хирургами-пластиками. Она просто не воспринимала Егора другим. А маленький Егорка был точной копией Малыша…

Заметив, что она опять едва сдерживает слезы, Хохол серьезно посмотрел ей в глаза и тихо приказал:

– Прекрати немедленно! Если ты будешь постоянно изводить себя, я его сам, своими руками в Дом малютки отвезу! – и тут же получил такую звонкую и болезненную пощечину, что даже оглох на мгновение, а Марина с ребенком на руках вышла из кухни, и ее каблуки застучали вверх по лестнице. – Ни хрена себе… – растерянно протянул Женька, потирая рукой горящую щеку. – Вот это приложила Марина Викторовна…

– А что ты хотел? – спокойно откликнулась Даша, ловко шинкующая на терке морковь для борща. – Думай иногда, что говоришь! Она за этого парнишку в огонь и в воду готова, неужели ты не видишь? Он же вылитый покойный Егор Сергеевич… А ты – «в Дом малютки»! – передразнила она, убирая тыльной стороной руки темно-русую прядь волос, выбившуюся из-под яркой косынки. – У-у, бестолковый!

Хохол вздохнул. Даша продолжала возиться с борщом, сновала туда-сюда по кухне, а Женька все сидел на высоком табурете у барной стойки, машинально потирая щеку и угрюмо глядя перед собой. Да, кругом неправ – мало того, что из-за него теперь у Марины проблемы, так еще и ребенка зачем-то задел, а это уж вообще плохо. Но Хохол знал, почему ведет себя так – он безумно ревновал Коваль к сыну, хотя и не признавался в этом. Ревновал и боялся, что ребенок вытеснит его из Марининой жизни, отнимет внимание и время, которые она дарила до этого только ему, Хохлу. Он и сам понимал, что это глупо и смешно – конкурировать с годовалым пацаненком, которому и так уже по жизни досталось, но сделать с собой ничего не мог.

Даша подошла к нему, погладила по голове, совсем как баба Настя в детстве, и Женька вздрогнул:

– Чего ты?

– Да смотрю вот на тебя… Измаялся совсем, дурачок? Боишься, что Марина Викторовна вся в мальчишку уйдет?

– Откуда знаешь? – пробурчал он, смутившись, и Даша, снова погладив его по голове, засмеялась:

– Ох, Женька, да ведь мужики-то все одинаковые!

Хохол поднял на нее больные глаза и спросил:

– Что мне делать, Дашка? Я сдохну без нее, ведь у меня никого нет больше…

– А ты полюби Егорку, Женечка, так, как ее любишь. Если сможешь – никуда она не денется, мальчонке отец нужен. Да и Марина Викторовна женщина умная, наверняка тоже все видит и понимает. Ты поговори с ней, Женька, вот просто сядь и по душам поговори. – Даша села напротив, подперла щеку кулаком. – Ей ведь тоже непросто сейчас – вон сколько навалилось всего. Давай так сделаем – я сегодня с Егорушкой останусь, а вы поезжайте куда-нибудь, развейтесь.

– Ага, самое время! – криво усмехнулся Хохол, опуская голову на скрещенные на столе руки.

Даша молчала, печально глядя на безвольно мотающего головой Хохла. Это было странное зрелище, обычно Женька никогда не позволял себе слабости.

– Ты иди к ней сейчас, Женька, послушай меня…

– Да выгонит она меня, Даша, как ты не понимаешь?

– Что, очень жалко себя, да? – раздался из коридора насмешливый голос, от которого Женька вздрогнул и поднял голову.

Марина, полностью одетая, стояла в коридоре с Егором на руках. На мальчике была теплая синяя курточка, джинсы и сапожки, одной рукой он обнимал Коваль за шею, а в другой держал ярко-красную лопатку.

– Вы куда? – удивился Хохол, вставая с табуретки.

– В Дом малютки! – отрезала Марина. – Все, чтобы тебе было хорошо!

Она развернулась и пошла к двери, а Даша тихонько охнула и бросилась следом, оттолкнув замершего посреди кухни Женьку:

– Марина Викторовна! Да что ж вы творите-то?!

Коваль остановилась и укоризненно посмотрела на испуганную домработницу:

– Что ты орешь? Неужели я смогу своими руками отдать собственного сына кому-то? Я все-таки женщина, Даша, а не самка каракурта. Мы пошли гулять, я обещала ребенку в песок с ним поиграть.

– Какой песок-то нынче, холодно уже, – смущенно пробормотала Даша.

– Ничего, мы недолго. Ты нас потом обедать позови.

Они ушли во двор, а Даша вернулась в кухню, толкнула кулаком в плечо Хохла и сказала:

– Иди-ка ты, Женечка, тоже погуляй, не мешай мне.

– Куда она поехала? – угрюмо спросил Хохол, и Даша рассмеялась:

– Да никуда, вон, во дворе в песочницу пошли.

Хохол рванулся к окну, отодвинул штору и увидел, что Марина сидит на краешке песочницы, которую специально для Егора сделали пацаны из охраны, а сам мальчик ковыряет лопаткой чуть влажный песок, пытаясь насыпать его в ведерко. Песок был рыхлым, свежевскопанным – только сегодня утром Кот орудовал лопатой, чтобы Егорка мог немного повозиться здесь. Опустив штору, Женька пошел в прихожую, и Даша услышала, как хлопает входная дверь.

– Вот и слава богу, – пробормотала она, принимаясь за подошедшее тесто для пирожков.

Хохол вышел на улицу как был, в серой футболке, сел на край песочницы рядом с Коваль и обнял ее за плечи, притягивая к себе:

– Марина…

Она напряглась всем телом, высвободилась из его рук и, глядя в глаза, проговорила:

– Больше никогда не смей говорить мне таких вещей, понял? Если встанет выбор между тобой и Егором, то я не задумаюсь, понял?