— А что, разве так не бывает? — подал голос водитель.

— Конечно нет! Его все знают, все Переделкино, даже пол-Москвы знает, а уж друзья-товарищи Антошкины… Знаете, как его зовут?

— Кого?

— Собаку.

— Знаю.

— Ну?

— Ху.

— Верно, — она в кокетливом изумлении захлопала в ладошки, улыбнулась, — видите, даже вы знаете. Я же говорю — все Переделкино… Меня Тоней зовут. Можно Тоша, если хотите. Это Антон придумал.

Водитель молчал.

— А вас?

— Что?

— Вас как зовут?

— Кирилл.

До этого момента ничего, кроме черных расплывающихся кругов, Антонина перед собой не видела.

Теперь она резко всем корпусом повернулась в сторону водителя, сощурила глаза и…

Сердце в последний раз больно ударило в грудь и остановилось. По спине постепенно забирая все тело поползли мурашки.

Рядом с ней за рулем автомобиля сидел молодой человек в светлом плаще, без головного убора.

— Что, не узнала? — Он приветливо улыбнулся. — Тот самый, как ты выразилась, «кретин» и «подонок», которого вы вдвоем с Ху так лихо перехитрили. А теперь без всякого Ху я обманул тебя. — Он нарочито сократил паузу между местоимением «я» и собачьей кличкой и весело расхохотался. — Никогда не позволяю себе грубости при женщинах, но тут иначе не скажешь.

Какое-то время они ехали молча. Наконец Антонина спросила еле слышно:

— Кто вы?

— Я же тебе сказал — друг Антона.

— У Антона нет такого друга, — упрямо замотала головой девушка, — и никогда не было.

— Какого «такого»? — в голосе Кирилла прозвучала обида.

— Остановите машину! Слышите? — Она вцепилась в его руку, пытаясь оторвать ее от руля. — Сейчас же остановите! Я сообщу в милицию! Слышите!? Слышите!!

Молодой человек убрал с лица улыбку, ткнул ее в грудь так, что она влетела головой в боковое стекло, сказал сквозь зубы:

— Да я-то слышу, не глухой, а вот ты, если будешь себя так плохо вести, скоро слышать перестанешь. Сиди смирно, пока я добрый, не серди меня. Лучше по сторонам в окошко смотри да запоминай — красивые места проезжаем, будет что на том свете друзьям рассказывать. — Он оторвал взгляд от дороги, повернул к ней голову, опять широко улыбнулся, подмигнул лукаво: — Не боись, я тебя не трону, хотя, не скрою, и не прочь бы, яйца с утра на тебя ноют: больно уж ладно тебя для этого дела скроили. Но мне другая задачка задана: доставить. Так что потерпи, с другим кувыркаться будешь, я думаю, он с тобой без этого не расстанется.

Последних слов Кирилла Антонина не слышала. Сознание ухватило лишь «на том свете друзьям рассказывать», а все дальнейшее растворилось в каком-то мертвом безмолвии, как будто этот самый «тот свет» уже наступил, приковал ее, еще живую, к креслу автомобиля и ни звука улицы, ни шума мотора, ни слов, извергаемых открывающейся пастью водителя, она не слышала.

Как — «на том свете»? Почему, собственно, «на том», а не на этом? У нее и на «этом» еще масса нерешенных проблем, кто же за нее их решит? Надо узнать, что в Москве случилось, почему Нюра рыдала. Не дай бог… Надо вытащить из тюрьмы Антона. А собака? Она убежала — даже еду ему не оставила. И вообще — ей шестнадцать скоро, родители обещали не зажать, отметить, надо список гостей продумать, с этим идиотом Мериным надо мириться, а то ведь он, чего доброго, и от приглашения откажется, идиот… Нет, на тот свет ей никак невозможно…

— Я закричу сейчас, — сказала она очень доверительно, — остановите машину, я закричу, слышите, слышите, вы меня слышите? Вы что, меня не слышите? Я закричу, слышите?! Вы не слышите?!! — полным отчаяния шепотом она сомнамбулически продолжала проявлять недоверие к его слуховым возможностям. — Вы меня не слышите?..

Водитель сбавил скорость, выпростал в сторону правую руку, накрутил на нее прядь длинных рекламных волос девушки и несколько раз ткнул ее головой в мерседесову «торпеду».

Голова тут же разделилась на две неравные части: одна, после удара, отчаянно, как выработавшая положенный ей ресурс кофемолка, загудела, задребезжала, взорвалась яркой прощальной вспышкой и перестала существовать, другая же, несоизмеримо меньшая, ничтожная, едва ощутимая, взвалив на свои плечи всю тяжесть последствий за принимаемые решения, свернулась многосильной пружиной, сжалась, отпустила вожжи и яростным скрежетом ринула Антонину в неравную схватку за жизнь.

Она несколько раз, всей своей щуплой статью ударяясь в дверцу автомобиля, попыталась ее вышибить, а когда тщета этого безумства сделалась очевидной, когда внутри ломкого плечика ее что-то бесшумно сдвинулось и парализующая сознание боль пронзила спину, она последним сохранившимся в памяти усилием воли уперлась ногами в эту проклятую, отделяющую ее от спасения преграду и с остервенением раненой рыси бросилась на водителя. Тот, не готовый к подобной прыти, охнул, выпустил из рук «баранку», машина в бешеном восторге свободы понесла седоков вышедшим из повиновения жеребцом, заюлила, завертелась на скользком утреннем асфальте, вонзилась лакированным носом в некстати возникшую на пути вековую липу, отлетела, вздыбилась над землей своим некогда совершенным туловищем и шумно затихла уродливой грудой покореженного металла, испуская предсмертный дым в грязной придорожной канаве.

Может быть, она с истечением времени даже взорвалась, одарив напоследок округу изумительно ярким всполохом высокооктанового горючего…

Возможно, кому-то посчастливилось заснять это необыкновенное зрелище на мобильный телефон и поделиться своей удачей с каналом НТВ для программы «Чрезвычайное происшествие», дабы поддержать ее хиреющий рейтинг…

Может быть, местная шантрапа расхватает, разнесет по своим сусекам не остывшие еще, испачканные человеческими фрагментами сохранившиеся фрагменты автомобиля, а, возможно, останки знаменитой автомобильной марки долго еще будут осквернять изумительный подмосковный пейзаж напоминанием о произошедшей здесь трагедии…

Мало ли, что может быть. Все возможно.

Вот только неполных шестнадцати лет, белокурая, не познавшая счастья любви Тошка Заботкина ничего этого уже не узнает.

«Вниманию встречающих, вылет рейса 53/47 Париж — Москва откладывается на неопределенное время в связи с забастовкой авиадиспетчеров. О дне и времени вылета рейса будет сообщено дополнительно. Повторяю…»

Анатолий Борисович Трусс сидел в уютном кафе международного аэропорта Шереметьево уже больше часа, самолет должен был приземлиться сорок минут тому назад, а он, оказывается, еще даже не вылетал! И сообщили об этом только сейчас, да еще таким омерзительным голосом! Интересно, как эта баба разговаривает в постели с любовниками? Неужели так же: «Вниманию вставляющего, о времени введения будет сообщено дополнительно»? Свят, свят, свят, эдак ведь всякое желание «вставлять» иссякнет.