— Вот тут ты неправа, память у меня фотографическая, подмечаю каждую мелочь.

— Я не знала…

— Сама говорила, что я мужчина-загадка.

— Саш, даже интересно, какой ты будешь, когда влюбишься? — и опять эта обворожительная улыбка.

— Это вопрос на миллион. Но по теории вероятности, ревнивым тираном, а может быть и хуже. Сама же знаешь: у мужчин гормоны в голову, мозг — в отключку. — Отшутился. — Может, водички, или ещё чего-нибудь?

— Спасибо, но не хочу. Жаль, что не увижу. Хотя если есть жизнь после смерти, обязательно понаблюдаю за тобой. И всё же подумай над моими словами, кто знает, может, и правда знак. Да и девочка может нуждаться в защите, неужели пройдёшь мимо?

— Я смотрю, ты поменяла амплуа, свахой решила заделаться?

— Саш, я просто желаю тебе счастья, потому что люблю. Разве это плохо?

— Нормально. Я и сам хотел проследить за её судьбой, но издалека. Поверь, мне сейчас не до амурных дел.

— Так и она ещё ребёнок.

— Разберусь. — Решил остановить ненужный и неуместный на данный момент разговор.

— Значит, девочка с гиацинтовым цветом глаз… Интригующее начало… — усмехнулась она, вновь закрывая глаза и засыпая.

Так прошёл день. К вечеру моё сердце заныло, предчувствуя грядущие события, с каждой минутой наша разлука становилась всё ближе. Жаклин совсем тихой стала, мало разговаривала, больше смотрела или дремала.

— Саш, накрой меня, ноги замёрзли… — на пределе слышимости попросила она, но я услышал.

Началось. Счёт пошёл на минуты. Я выполнил её просьбу и бережно взял её руку, хоть так пытаясь поддержать. Тут дверь распахнулась, и заскочила сиделка, причитая. А вот это сейчас лишнее.

— Замри! — вкладываю ментальный приказ в голос. — Стоишь и ждёшь, пока я не позову.

— Саш… — зовёт Жаклин, пытаясь бороться с неизбежным. — Мне нехорошо и холодно… страшно… Кажется, — чуть слышно, — я умираю…

— Да… к чёрту всё! Огонёк… — произношу срывающимся голосом и припадаю к её губам. Это наш последний поцелуй. Отрываюсь, даю волю своей природе. — Хочу сохранить в памяти вкус твоих губ. Не бойся, маленькая, я с тобой. — Она закрывает глаза, и одинокая слеза выступила. — Смотри на меня, пока можешь, слышишь? Будет не страшно и не больно, я помогу.

Она послушала, распахнула веки, взгляд уже мутный, она на грани перехода. Хочется выть от бессилия и боли. Я буквально слышу каждый едва уловимый стук её сердца и понимаю, что следующий будет последний.

Удар, тишина.

Огонь в глазах погас, веки закрылись.

Всё, нет больше моей Жаклин в этом мире.

Господи, почему так больно?

Прикасаюсь губами к её лбу и шепчу чуть слышно:

— Прости. — Отстраняюсь и поворачиваюсь к девушке, что замерла. — Передай врачу время смерти: двадцать один двадцать восемь. А теперь оставьте меня, хочу попрощаться.

Девушка ушла, а я буквально чувствую, что огонёк ещё здесь. Сложил ещё тёплые руки Жаклин на груди и накрыл тело простынёй — так положено, зачем — без понятия.

— Я буду скучать по тебе, мой друг. — Обращаюсь к ней глухим голосом, грудь сдавило, дышать нечем. — То, что обещал — сделаю, не переживай. — Не уходит. Чувствую, словно прохладная капля коснулась моей руки со стороны кармана, где лежит брелок. — За девочкой прослежу. Оплакивать не буду, тебе это будет во вред. Жаклин, тебе больше не место здесь, ты должна уйти. Мы обязательно с тобой ещё встретимся. Иди к Андре, он тебя давно уже ждёт.

Этот парень её был первой любовью, он погиб в автокатастрофе. После упоминания его дышать стало легче — значит, ушла. Я вновь достал брелок, крутя его в руках, тут же вспомнил слова старца: ты со своей любовью встречался. Видимо, это реально знак свыше. Какой идиот откажется от шанса быть счастливым? Лично я упускать его не намерен. Но и вмешиваться не буду. Хочу посмотреть, каким человеком она вырастет. Одной красоты мне недостаточно. Но оберегать ее и следить за ней всё-таки буду. Пусть не сам, а найму для этого человека, но так спокойнее. Да и активы нужно беречь — могут увести. Хорошо, что ещё малая, есть время разобраться с другими проблемами.

— Не разочаруй меня, девочка с гиацинтовым цветом глаз.

Обратился к ней и вышел из комнаты. Пора заняться организацией похорон Жаклин — это сейчас главное, а остальное подождёт. Надеюсь, она будет счастлива со своим Андре.

По наводке Люцифера я вычислил двух человек, что работали на выродка. Ненависть, словно кислота, разъедала мне душу. Я старался быть дома как можно реже, чтобы на жене это не отражалось, не хотел вызывать неудобные вопросы своим поведением. А они бы точно появились, но ответы я пока дать не мог. Вернее, она уже начала подозревать, что всё не так уж и гладко. Она не только ошеломляюще красива, но и чертовски умна. И я рад этому, правда. Именно такая женщина была мне всегда нужна — равноправный партнёр по жизни. С ней рядом я чувствую себя… целым, что ли. А то, что беспокоят старые душевные раны, пройдёт, я в это верю.

И, несмотря на мои внутренние терзания, меня беспокоит Сашка. Он потерял близкого человека, а такое бесследно не проходит. Он пытается скрыть это, говорить ровно, я бы даже сказал — без эмоций. Такое ощущение, словно его эмоции потеряли свой цвет, остался только серый, и нет даже оттенка чёрного и белого. Видимо, его чувства были гораздо глубже к этой женщине, чем он сам предполагал.

Сегодня он должен прилететь, я снял ему квартиру и отпросился у Миры — хочу эту ночь провести со своим братом, пусть он не кровный, но он мне ближе, чем родные, даже сложно побрать слово, как описать мои чувства и привязанность к нему. Словно мы с ним сиамские близнецы: его боль — моя боль, и я чувствую, что нужен ему как никогда. Лапушка моя не возразила, более того — приготовила ужин для нас и благословила. Я же говорю — умная.

Когда Сашка зашёл, я понял, что был прав: хреново брату — по глазам вижу, нет в них больше озорных искорок.

— Соболезную твоей утрате, брат. — Обнял его, а у самого душа заныла, отражая его чувства. — Ты как?

Отстраняюсь, пристально смотря в его глаза. Что я там хотел увидеть? Да чёрт его знает! То, что ему ещё больно — это так и должно быть. Он же только похоронил свою женщину, ясное дело, рана на сердце его кровоточит.

— Всё нормально. — Отстраняется и бросает спортивную сумку на пол, направляясь в кухню. — Нужно чайник на огонь поставить, взбодриться не мешало бы, три дня как белка в колесе, практически не спал.

— Иди руки вымой, а я всё организую. Еду разогреть?

— Я не голоден.

Ушёл. Диагноз поставлен — депрессия. Будем лечить. Жаль, что мы с ним трезвенники. Если бы не это, мы сто процентов накачались бы алкоголем, да так, что наутро похмелье показалось бы нам самой большой проблемой, другие по сравнению с ней померкли. Говорят, помогает. Но это не наш вариант.