Я сняла шапку-бини и сунула ему в рот, чтобы заглушить крики. А потом я взяла его руку. Его правую руку. Разогнула ее и поднесла к его лицу. Затем не спеша взяла каждый из трех пальцев, которые он сунул в меня, когда мне было десять лет, и по очереди щелкнула каждым. И каждый раз, когда он мычал от боли, я говорила:

– Больно только в первый раз, Харрисон. Больно только в первый раз. В следующий раз это будет волшебство.

– А-а-а, – простонал он, сжимая сломанные пальцы, его лицо было перекошено от боли. – Ты что делаешь? Какого хрена! – Ему удалось пересилить меня. Он перевернул меня и посмотрел мне прямо в глаза. Он замахнулся, как будто собирался меня ударить, но затем его взгляд остекленел, и он рухнул на меня в глубоком обмороке.

Я подняла глаза и увидела лицо ангела, освещенное уличным фонарем, с нимбом красных волос. Это была Алисия.

– Ты в порядке? – спросила она. На ее скуле, в том месте, где ударил Роан, уже начал проявляться синяк.

Я столкнула с себя Харрисона. Он пошевелился, сжал сломанные пальцы и застонал. Я посмотрела на Алисию.

– А ты? – спросила я. Она растерянно посмотрела на меня.

– Ты кто?

– Пойдем отсюда, – сказала я. – Позвонишь в Uber?

Она кивнула и вытащила из сумки телефон. Ее руки дрожали. Харрисон попытался встать на ноги. Он хотел увязаться за мной, но я схватила Алисию за руку, и мы вместе побежали вниз с холма.

– Я убью тебя, Сафайр Мэддокс! – крикнул мне вслед Харрисон. – В следующий раз, когда я тебя увижу, тебе капец. Ты, блин, меня слышишь? Я убью тебя.

* * *

Мы на такси доехали до квартиры Алисии. Я хотела сказать ей, что видела этот дом раньше и знаю, что она живет на четвертом этаже. Но, поразмыслив, решила, что ночь и без того была достаточно странной для нас обеих и нет необходимости делать ее страннее.

Ее квартира была очень милой. Зеленые, как мята, диваны с пуговицами на спинках и приземистыми деревянными ножками, фанк-арт в белых рамках, много растений, много книг.

Алисия заварила нам чаю и открыла коробку печенья. Беря кружку, я заметила, что у меня дрожат руки. Я снова поставила кружку и тяжело вздохнула. Мне вспомнился хруст ломающихся костей Харрисона Джона, странный звук, похожий на тот, когда Анджело хрустел сухим кормом. А потом я представила себе, как Харрисон, сжимая сломанные пальцы, неуклюже бредет домой, в свою квартиру на Альфред-роуд с видом на железнодорожные пути. Я представила, как он сидит в отделении неотложной помощи местной больницы, представила, как спустя какое-то время уходит с пластиковой шиной, гипсом, повязками и прочим, что будет фиксировать его руку, пока кости не срастутся. Я подумала: как он объяснит это миру? А потом пришла другая мысль: он пойдет в полицию? Я представила, как он рассказывает какому-нибудь молоденькому, свежеиспеченному копу, что девушка по имени Сафайр, в темноте, без всяких на то причин, одним ударом свалила его на тротуар и сломала ему пальцы, и не смогла этого представить.

– Ты скажешь мне, кто ты такая? – спросила меня Алисия.

– Я – Сафайр Мэддокс, – ответила я.

– Ты раньше была пациенткой Роана?

– Угу.

Я наблюдала за тем, как Алисия пропускает услышанное через себя, видела, как ее большой умный мозг пытается все разложить по полочкам и терпит неудачу.

– А этот тип?

– Я знала его. Он сделал мне больно. Теперь больно сделала я.

– Он сказал, что убьет тебя, если увидит снова.

– Ага, – сказала я. И в этом была проблема. Вот почему у меня дрожали руки. Я, наконец, очистилась от печального опыта своего детства, сделав больно преступнику, но тем самым открылась для еще большей боли, для большего страха, для еще больших страданий.

– У тебя есть где жить?

Я уставилась на свои пальцы.

– Я живу с дядей, – сказал я.

– Ты там в безопасности?

– Не совсем, – сказала я. – Это очень близко к тому месту, где живет этот тип. Моя школа прямо за углом от его дома.

– Ты можешь остаться здесь сегодня вечером, если хочешь.

Я взглянула на Алисию. Ее глаза все еще были красны от слез, а царапина на щеке, там, где ее ударил Роан, теперь опухла. Я подумала: я ей нужна так же, как и она мне. И кивнула.

– Спасибо. Я очень это ценю.

* * *

В итоге я провела у Алисии две недели. И две недели я сопротивлялась желанию дать о себе знать Аарону. Я не могу объяснить, как я могла с ним так поступить. С человеком, который так любил меня и так заботился обо мне. Я знала, что он будет страдать, но каждый день на рассвете я думала:

– Не сегодня, еще рано, с ним еще несколько часов все будет в порядке, я скоро вернусь домой.

Каждый день я думала, что это будет мой последний день в бегах. Каждый день мне казалось, что сегодня Джош наверняка выследит Харрисона Джона, что полиция арестует этого гада, и я буду в безопасности.

В те дни время не имело особой формы. Без знаков препинания, без той версии себя, которая красит глаза и каждый день ходит в школу, я просто пребывала как будто в спящем режиме. Мои инстинкты не работали так, как надо: Алисии приходилось напоминать мне, что нужно поесть. Я могла проснуться в три часа ночи и подумать, что сейчас день и что я ослепла.

Первые несколько дней Алисия оставалась дома. Она позвонила на работу и сказала, что прихворнула. Она делала все для того, чтобы я чувствовала себя в безопасности и была в здравом уме. Странными, разрозненными потоками сознания я поведала ей все, все, что никогда не говорила Роану, о настоящих причинах своего страха.

Алисия была на двенадцать лет старше меня, но за те дни, которые мы провели вместе, она была для меня скорее другом, чем терапевтом. Я подумала, что такого друга, как она, мне недоставало почти всю мою жизнь. Потом Алисия снова вышла на работу, а я весь день оставалась в ее квартире одна. Порой я едва могла вспомнить собственное имя. Осколки моего бытия мелькали в голове, словно какое-нибудь психоделическое слайд-шоу. Иногда я видела лису в углу комнаты. Иногда слышала в телевизоре Алисии голос Джоша, мяуканье крошечного котенка у входной двери, безумный смех Жасмин в квартире наверху. И всякий раз, когда я закрывала глаза, Харрисон Джон нависал надо мной со всех сторон со звериными когтями вместо руки, угрожая убить меня.

* * *

Я пришла в шок, увидев лицо Оуэна Пика на первой странице газеты, которую Алисия принесла с работы, чтобы пробудить меня от моего странного существования. «О нет, нет, этого не может быть, – подумала я. – Только не Клайв. Не этот несчастный лузер с его дрянной односпальной кроватью и злой квартирной хозяйкой».

Меня тошнило от чувства вины.

В тот день я едва не ушла, едва не отправилась в полицейский участок Кентиш-Тауна, чтобы сказать им правду и вытащить оттуда этого бедолагу. Но что-то меня остановило. То же самое, что мешало мне позвонить Аарону. Ощущение, что не надо вмешиваться, пусть все идет своим ходом, что есть какой-то другой финал, о котором мы пока не догадываемся, и что он самый правильный.