Отца и сына связывала взаимная ненависть. Будаев назвал Илью Ильича ничтожеством. Муромцев когда-то требовал от жены, чтобы она сдала сына-преступника властям.

«Для капитана Никита – скопище всех пороков. Я бы на его месте уговорил себя, что делаю доброе дело, избавляя мир от такого засранца. Жену, конечно, было бы немного жаль. Но женщина, которая добровольно согласилась на брак с мразью вроде Никиты, не вызывала бы у меня особого сочувствия. Про охранников и говорить нечего – они обеспечивают безопасность подонка. Черт возьми, да так можно весь экипаж положить, одного за другим, включая повара (его особенно!). Нет, все-таки хорошо, что у меня нет принципов. Я бы только и делал, что бродил с бензопилой и восстанавливал справедливость».

Но матрос! Илюшин не мог представить Муромцева тем человеком, который убил бедного пацана, выдав его смерть за несчастный случай. Что-то здесь не сходилось.

…Иван Васильевич Козулин возвращался к себе, проведав пациента. Под утро Аркадию Буру стало совсем худо от морской болезни. Драмина и прочие таблетки из ассортимента корабельной аптечки больше не помогали. Козулин еще раньше перевел Киру с Аркадием в каюту, расположенную в кормовом отсеке. Ему, как и любому моряку, было известно, что в носовой части укачивает сильнее, чем на корме. Он надеялся, что этого будет достаточно, но к утру встревоженная жена режиссера прибежала за ним.

Бледный Аркадий лежал под тремя одеялами и часто дышал. Рядом стояло ведро. Козулин потрогал лоб пациента: холодный, покрытый липким потом. «Классическая картина».

Иван Васильевич заставил режиссера выпить крепкого сладкого чая, перебинтовал ему живот. Старое средство, но проверенное. Дал дифазин с димедролом, дождался, пока страдалец уснет, и велел Кире как следует проветрить каюту.

– Нам нужно сойти на берег, – настойчиво сказала Кира.

Только теперь Козулин обратил внимание на то, что и она выглядит нездорово бледной.

– Голубушка моя, а вы сами хорошо ли себя ощущаете?

– Со мной все в порядке, – отрывисто бросила женщина.

– Капитан распорядился изменить курс, – уже на выходе заметил Козулин. – Даст бог, к вечеру…

– Поменять курс? – она смотрела на него расширенными глазами. – Зачем?!

– Вот уж чего не знаю, того не знаю.

Козулин и в самом деле не вдавался в причины, заставившие Мастера поменять решение. Он в последнее время избегал лишних разговоров с капитаном. Да что там – любых разговоров!

– Я поняла… – посеревшими губами проговорила женщина. – Поняла!

И тут Козулин, посмотрев на нее, забеспокоился всерьез. Из этих двоих лечить нужно было в первую очередь Киру, а не Аркадия. Как это он пропустил такое? Достаточно на нее посмотреть, чтобы понять: тетке нужна помощь. Причем не по его профилю.

Козулин растопырился в дверях, хотя Кира следовала за ним по пятам, явно стремясь его выпроводить.

– А давайте-ка, дорогая моя Кира – как вас по батюшке? – я вам укольчик один поставлю, – ласково предложил он. – Что-то мне слизистые ваши не по душе. Пободрее будете чувствовать себя, поувереннее!

Он уже мысленно прикидывал, что банальным пустырником тут не отделаешься. Надо бы чего пожестче!

И тут Кира Лепшина взяла его за плечо. Сжала так, что Козулин не поверил собственным ощущениям и удивленно покосился на ее ладонь. И, не разжимая железной хватки, вытолкала его в коридор.

Козулин хотел поставить ногу между дверью и косяком. Но взглянул на ее лицо – и не стал этого делать. По шее у него пробежал холодок.

Дверь захлопнулась, и доктор Иван Васильевич остался стоять снаружи: ошарашенный, испуганный и ничего не понимающий.

Будь Машина воля, она отсиделась бы в каюте до той самой минуты, когда корабль пришвартуется в порту. А потом как можно быстрее убежала бы с «Мечты», еще вчера казавшейся ей такой прекрасной.

Однако Сергей настоял на том, чтобы подняться на завтрак.

– Капитан предупреждал, что с утра все обязаны присутствовать в кают-компании. Хочешь, чтобы он сам за тобой пришел?

Маша не хотела.

– К тому же я голодный, – признался Сергей.

– Так бы сразу и говорил!

– Подождешь, пока я Илюшина проведаю? – попросил он, и тут раздался стук в дверь.

Макар выглядел куда лучше, чем накануне. Щека под воздействием чудодейственного крема Козулина начала подживать, и он уже не так сильно напоминал обгорелого терминатора.

Он вкратце изложил свои соображения по поводу покушений.

– Не Муромцев это, – закончил Илюшин. – Нутром чую.

– Если нутром…

Бабкин не закончил. Интуиция у Макара была как у матерого лиса и подводила его крайне редко.

Сергей закрыл дверь, предварительно убедившись, что снаружи никто не подслушивает. События последних дней заставляли проявлять осторожность.

– Кто-то завтракать хотел, – напомнила Маша.

– Аппетит пропал, – не моргнув глазом, соврал Бабкин.

Макар жестом остановил их.

– Дети мои, пять минут.

– А на что мы их потратим? – заинтересовался Сергей.

– На политинформацию. Расскажи мне в двух словах, с кем мы в одной компании. Краткая характеристика на каждого, угу?

Бабкин прислонился спиной к двери, скрестил руки на груди и начал:

– Значит, так. Три мужика: первый – типа творческая личность, другой – пацан, третий – хмырь…

– Блеск! – восхитился Макар. – Именно этих сочных характеристик я и ждал. Маша, вся надежда на тебя. Можешь вкратце описать каждого? Или набросай мне ассоциации первого порядка.

Маша сосредоточилась. Представила пассажиров «Мечты» персонажами одного из своих сценариев.

– Наташа Симонова: среднего роста, густые распущенные темные волосы, немного заторможенная. Вещь в себе. Плохо понимает реакции окружающих, иногда говорит странные вещи. Я думаю, у нее синдром Аспергера, но Сережа меня высмеивает. Стефан Зеленский, ее друг. Раскосый юноша с длинной косой, которую он сворачивает под затылком в бублик. Ролевик, умеет драться на мечах, быстрый, нервный, внешне выглядит спокойным. У него когда-то случилась диковатая история с режиссером, Аркадием Буром…

Она описала всех. Илюшин слушал очень внимательно. Память у него была превосходная, и Бабкин не сомневался: ни одно из слов, сказанных Машей, не будет забыто.

– Занятно, занятно, – пробормотал Макар, думая о чем-то своем. Он взъерошил волосы и помолодел на глазах.

– Я поняла, – сказала Маша. – Единственное, что тебя лечит, – это хорошо спланированное убийство. Расследуемое, конечно!

– Может, если бы он кого-нибудь убил, ему бы тоже полегчало, – предположил Сергей.