Мне подумалось, что внешне мистер Воргилья изменился, причем в той же степени, что и Красуля. Правда, в другую сторону, не в ту, что она, напустившая на себя, как мне казалось, грубоватый заграничный гламур и искушенность. Его волосы, которые были рыжими с сединой, теперь стали совсем седыми, а выражение лица – в прошлом готового яростно вспыхнуть при первых признаках неуважения, плохого исполнения чего-либо, а то и просто оттого, что в доме что-нибудь лежит не на месте, – теперь носило отпечаток постоянной обиды и недовольства, будто на его глазах все время происходит что-то оскорбительное, кто-то ведет себя неподобающе и это остается безнаказанным.

Я встала, походила по квартире. Место, где люди живут, толком разглядеть, пока они там находятся, невозможно.

Лучшим помещением мне показалась кухня, хотя там было и темновато. Вокруг окна от раковины вверх Красуля пустила плющ, рядом из симпатичного кувшина без ручки пучком торчали деревянные ложки, точно как это было у миссис Воргильи. В гостиной стоял рояль, тот самый, что стоял и в прежней гостиной. Еще там было одно кресло и книжный стеллаж, сложенный из кирпичей и досок; на полу проигрыватель, рядом множество пластинок. Телевизора не оказалось. Не оказалось ни ореховых кресел-качалок, ни декоративных штор. Не было даже торшера с японскими сценками по пергаментному абажуру. Хотя из прежнего дома все эти вещи увезли, причем именно в Торонто – однажды зимой, в метель. Было время ленча, я находилась дома и видела полный мебели грузовик. Бет так и прилипла к окошку в парадной двери. В конце концов она не выдержала, забыла всякое приличие и достоинство, которое обычно любила демонстрировать перед посторонними, распахнула дверь и заорала грузчикам:

– Приедете в Торонто, скажите ему, что, если он сюда когда-нибудь еще сунется, он об этом очень пожалеет.

Грузчики приветливо ей помахали, как будто к сценам вроде этой давно привыкли; а может, и впрямь привыкли. Участник перевозки мебели волей-неволей видит и слышит многое.

Но куда же все это подевалось? Продано, подумала я. Наверняка продано. Вспомнилось, как отец говорил, что по всем признакам в Торонто у мистера Воргильи работа по профессии не заладилась. Да и Красуля твердила о том, что им «не на кого опереться». Она бы моему отцу вообще никогда не написала, если бы им было на кого опереться.

Наверное, перед тем, как она послала это письмо, они продали мебель.

На стеллаже с книгами я обнаружила «Музыкальную энциклопедию», «Справочник по оперному искусству» и «Жизни великих композиторов». А также тоненькую, но большого формата книгу в красивой обложке – «Рубаи» Омара Хайяма. Ее я когда-то часто видела рядом с диваном, на котором лежала миссис Воргилья.

Была там и другая книга в похожей обложке; ее название я точно не запомнила. Что-то в нем меня заинтересовало. Слово «цветущий» или «благоуханный». Я открыла ее, и первая же фраза мне четко помнится до сих пор.

«Кроме того, юных одалисок гарима обучали тонкому искусству пользования коготками». Что-то в этом роде, во всяком случае.

Я была не вполне уверена, что знаю, кто такие одалиски, но слово «гарим» (почему, кстати, не гарем?) несколько прояснило ситуацию. И тут уж просто пришлось читать дальше: надо же было выяснить, что там их учили делать коготками! Битый час я все читала и читала, а потом выпустила книгу из рук, дав ей упасть на пол. Я испытывала возбуждение, отвращение и отказывалась прочитанному верить. Неужели это и есть то самое, что так волнует и интересует взрослых? Даже рисунок на обложке, изображающий изящное переплетение изгибистых скрученных лоз, казался мне теперь слегка враждебным и растленным. Я подняла книгу, хотела положить на место, но выронила, она открылась, и на форзаце обнаружилась надпись. Стэн и Мариголд Воргилья. Почерк женский. Стэн и Мариголд.

Вспомнилась миссис Воргилья, ее высокий белый лоб и мелкие, тугие, черные с сединой кудряшки. Ее перламутровые серьги и блузки с завязками в виде банта на шее. Ростом она была значительно выше мистера Воргильи, и все думали, что именно поэтому они никуда вместе не ходят. На самом деле потому, что она задыхалась. Она задыхалась и поднимаясь по лестнице, и вешая на веревку белье. А потом стала задыхаться просто оттого, что сидит за столом и играет в скрэббл.

Поначалу отец не позволял нам брать деньги за то, что мы ходим для нее в гастроном или развешиваем постиранное бельишко: он говорил, что помогать надо просто по-соседски.

Бет на это возражала: мол, она тоже сейчас ляжет и будет лежать, ждать, когда придут люди и станут ее забесплатно обслуживать.

Потом мистер Воргилья пришел к нам и договорился, чтобы Красуля у него работала. Той это было на руку, потому что в школе ее оставили на второй год, но проходить все снова по второму разу не хотелось. Наконец Бет сказала, ладно, но с условием, что Красуля не будет нянчиться с больной.

– Если ему жалко денег нанять сиделку, тебя это не должно касаться.

Красуля сказала, что мистер Воргилья каждое утро выкладывает перед женой таблетки, а каждый вечер протирает ее мокрым полотенцем. Он даже пытался стирать ее простыни в ванне, как будто в доме отсутствует такая вещь, как стиральная машина.

Мне вспомнились времена, когда у них на кухне мы играли в скрэббл, приходил мистер Воргилья и, выпив стакан воды, клал руку жене на плечо и вздыхал, словно вернулся наконец из долгого и утомительного путешествия.

– Привет, милая, – говорил он.

Миссис Воргилья, наклонив голову, касалась его руки щекой и губами.

– Привет, милый, – отвечала она.

Потом он устремлял взгляд на нас, на Красулю и на меня, и наше присутствие будто уже и не было ему абсолютно невыносимо.

– И вам, девчонки, привет.

Потом, лежа в темноте на кроватях, мы с Красулей хихикали и передразнивали:

– Спокойной ночи, милая!

– Спокойной ночи, милый!

Все это вспоминая, я жалела, что нам обеим в те времена уже не вернуться.

По утрам, вымывшись в ванной и украдкой сбегав к мусорным бакам, чтобы выкинуть прокладку, я возвращалась на веранду, садилась там на заправленную кровать и ждала, когда мистер Воргилья куда-нибудь уйдет. Каждый день я боялась, что вот сегодня ему идти будет некуда, но каждый день он уходил. И как только за ним закрывалась дверь, Красуля звала меня. Сидела, выставив на стол уже почищенный апельсин, кукурузные хлопья и кофе.

– А вот газета, – сказала она. – Как раз смотрела раздел, где «требуется помощница». Но перво-наперво я хочу что-нибудь сделать с твоими волосами. Надо тебе сзади немного состричь и на бигуди. Ты как, согласна?

Я сказала, ладно. Я еще ела, а Красуля уже ходила около меня кругами, оглядывала, примеривалась. Потом посадила на табурет (при этом я еще пила кофе) и принялась орудовать расческой и ножницами.

– А какую ты хочешь найти работу? – спросила она. – А то я видела объявление. В химчистке. Работать за прилавком. Тебе это как?