– Вот-вот. Пожалела его и отдала ему пирог.

Нет, сказала Красуля. С чего бы это? Вовсе даже и не собиралась. Даже и не думала отдавать Эндрю этот пирог.

Стэн говорит:

– Лина! Не лги.

Тут началась неприятная и длительная борьба. Все, что она могла сказать, это «нет». Нет, нет, я никому пирог не отдавала. И Эндрю я его не отдавала. И я не лгу. Нет. Нет.

– Наверное, ты напилась, – твердил Стэн. – Ты напилась, и тебе отшибло память.

Красуля повторила, что не напивалась.

– Ты, между прочим, сам напился, – сказала она.

Он встал и пошел на нее, подняв руку и твердя, чтобы она не смела говорить ему, что он напился, чтобы никогда такого не говорила.

– Не буду! Не буду! Прости, – запищала Красуля.

И он ее не ударил. Но она все равно заплакала. И, плача, все пыталась его переубедить. Ну зачем ей отдавать пирог, на который она убила столько сил? Почему он не хочет ей поверить? Зачем ей врать ему?

– Все врут, – сказал Стэн. И чем больше она плакала и просила поверить, тем он становился холоднее и саркастичнее. – Ну включи логику. Если он здесь, поди и найди его. Если его нет, значит ты его отдала.

Красуля сказала, что никакой логики в этом нет. То, что она не может найти его, вовсе не значит, что она его непременно отдала. Тут он снова к ней приблизился, причем этак спокойно, чуть ли не улыбаясь, – на миг ей даже подумалось, что он ее сейчас поцелует. Но вместо этого он сомкнул пальцы у нее на горле и на секунду перекрыл доступ воздуха. Слегка. Даже следов не осталось.

– Ну! – сказал он. – Ну, будешь учить меня логике?

После чего пошел одеваться, ему пора было на работу в ресторан.

Он перестал с ней разговаривать. Написал в записке, что разговаривать с ней будет только тогда, когда она скажет правду. И все рождественские праздники она проплакала. В сочельник они со Стэном были приглашены к грекам, но с таким заплаканным лицом куда она пойдет? Пришлось Стэну идти объяснять, что она заболела. Впрочем, греки, скорее всего, и так все знали. Слышали их скандал сквозь стенку.

Истратив тонну грима, она накрасилась и пошла на работу, а менеджер говорит:

– Ты чего это? Хочешь, чтобы люди подумали, будто фильм такой, что они потом обрыдаются?

Она сказала, что у нее насморк, и он отпустил ее домой.

Вернувшись вечером, Стэн притворился, что ее не существует, а она только приподнялась на кровати и смотрит. Знает, что сейчас он ляжет в постель, растянется рядом с ней бревно-бревном и, если она даже придвинется, все равно будет лежать бревном, пока она не отступит. Она видела, что он может и дальше так жить, а она не могла. Подумала, что, если ей придется продолжать в таком духе, она умрет. Точно как если бы он до конца придушил ее. Умрет, и все.

И она сказала, прости меня.

Прости меня. Я сделала то, что ты говорил. Извини.

Пожалуйста. Ну пожалуйста. Извини.

Он сел в постели. Сидит, молчит.

Она сказала, что действительно забыла о том, что отдала пирог, но теперь вспомнила, что она это сделала, и просит прощения.

– Я не лгала, – сказала она. – Я забыла.

– Ты забыла, что отдала пирог этому Эндрю? – сказал он.

– Ну, наверное, отдала. Я забыла.

– Этому Эндрю. Ты отдала пирог Эндрю.

Да, сказала Красуля. Да, да, именно это она и сделала. И, зарыдав, она бросилась ему на шею, умоляя простить ее.

Ладно, стоп, прекрати истерику, сказал он. Не сказал, что прощает, но смоченным теплой водой полотенцем вытер ей лицо, лег с ней рядом, обнял, и довольно скоро ему захотелось проделать и все остальное.

– Все, не получит больше уроков музыки мистер Лунная Соната.

Но самое смешное, что она потом нашла этот пирог.

Она нашла его завернутым в посудное полотенце, потом в промасленную бумагу – точно как ей припоминалось. В таком виде пирог был сунут в хозяйственную сумку, которая свисала с крюка на веранде черного хода. Ну конечно! Веранда – идеальное место, потому что зимой туда не ходят, слишком холодно, но настоящих морозов пока нет. Наверное, она так и думала, когда вешала туда пирог. Место просто идеальное. А потом забыла. Была немного пьяна, не без этого. И забыла напрочь. А он тут и есть.

Она нашла его и весь выбросила. Стэну так и не сказала.

– Вышвырнула к чертям, – вздохнула она. – Он был вполне хороший, и там всякие дорогие фрукты и все прочее, но чтобы опять поднимать эту тему? Ну нет! И я его вышвырнула.

В ее голосе, который в грустных местах рассказа был таким печальным, опять зазвучало лукавство и затаенный смех, как будто все это время она рассказывала мне анекдот, в котором выбрасывание пирога было финальным и забавнейшим пуантом.

Я высвободила голову (она меня все это время обнимала и прижимала к себе), огляделась и подняла взгляд на нее.

И говорю:

– Но ведь он же был неправ!

– Ну да, конечно он был неправ. Мужчины ненормальные, Крисси. Ты с этим обязательно сама столкнешься, если когда-нибудь выйдешь замуж.

– Если так, то я не хочу замуж. Я никогда замуж не выйду.

– Это он просто приревновал, – сказала она. – Он просто очень ревнивый.

– Никогда!

– Видишь ли, ты и я – мы очень разные, Крисси. Очень разные. – Она вздохнула. Потом говорит: – Как-никак я ведь дитя любви!

Мне подумалось, что эти слова словно списаны с какого-нибудь киноплаката. «Дитя любви». Не исключено, что таким плакатом рекламировали фильм, шедший в кинотеатре, где Красуля работает.

– Ой, когда я сниму с тебя бигуди, ты будешь такая прелесть! – сказала она. – В таком виде говорить, что у тебя нет своего мальчика, тебе останется недолго. А выходить на поиски работы сегодня уже поздно. Завтра, завтра. Кто рано встает, тот грибы берет. Если Стэн что-нибудь будет спрашивать, скажи, что ходила в парочку мест и у тебя взяли номер телефона. Скажи – магазин, ресторан, что угодно: просто чтобы он думал, что ты ходишь, ищешь.

На следующий день меня взяли в первом же месте, куда я сунулась, хотя выйти так уж рано мне не удалось. Красуля опять решила заняться моими волосами, сделала новую прическу и накрасила мне глаза, но результат оказался не таким, на какой она надеялась.

– Тебе все-таки больше идет естественность, – сказала она, а я все ее художество с себя соскребла и накрасила губы своей собственной обычной красной помадой, а не ее поблескивающей бледно-розовой.

К тому времени Красуле было уже поздновато, выйдя со мной вместе, заходить перед работой еще и на почту, чтобы проверить абонентский ящик. Она опаздывала в кинотеатр. День был субботний, поэтому ей надо было работать и днем, а не только вечером. Она дала мне ключ и попросила, чтобы ящик за нее проверила я – в порядке одолжения. Объяснила мне, где почта находится.