– После того как я написала твоему отцу, мне пришлось завести там свой ящик, – сказала она.

Работа, на которую меня взяли, была в аптеке, расположенной в цокольном этаже большого жилого дома. Я должна была стоять за прилавком с завтраками. Сперва, когда я туда только зашла, я очень боялась, да и вид у меня был жуткий. Волосы на жаре взмокли и обвисли (какая уж там прическа!), на верхней губе капли пота. Но хоть спазмы уже не так мучили.

За прилавком стояла женщина в белом халате, пила кофе.

– Так ты, значит, насчет работы? – переспросила она.

Я говорю, да. У женщины было жесткое квадратное лицо, тонкие нарисованные брови и пчелиный улей лиловато-сиреневых волос.

– А по-английски ты говоришь или как?

– Говорю.

– Я имею в виду, ты не вчера его выучила? Ты не иностранка?

Я сказала, нет, не иностранка.

– Как раз вчера и позавчера я двух девчонок пробовала взять, и обеих пришлось вытурить. Одна сказала, что говорит по-английски, а на самом деле ни в зуб ногой, а другой приходилось все повторять по десять раз. Давай-ка, хорошенько вымой над раковиной руки, и я дам тебе фартук. Муж тут у меня фармацевтикой заведует, а я за кассой. – (Только теперь я впервые заметила седого мужчину за высоким прилавком в углу. Он разглядывал меня, всячески это скрывая.) – Сейчас народу почти нет, но скоро набегут. Все старики с квартала. У них тихий час, а как проснутся, потянутся сюда пить кофе.

Я повязала фартук и заняла место за прилавком. Ура! Нашла работу в Торонто. Я все пыталась разобраться, где что, не задавая вопросов, и мне пришлось задать их только два: как пользоваться кофеваркой и что делать с деньгами.

– Ты только выписывай чеки и посылай их ко мне. Деньги все мне. А ты как думала?

Ну хорошо, ладно. Люди приходили по одному и по двое, брали в основном кофе и колу. Я мыла и вытирала чашки и прилавок; чеки выписывала, видимо, правильно, потому что жалоб не поступало. Покупателями были главным образом старики, как женщина и говорила. Некоторые со мной по-доброму заговаривали, говорили: о, новенькая, и даже спрашивали, откуда я родом. Другие были словно в каком-то трансе. Одна старушка захотела, чтобы ей подогрели кусочек хлеба, я и с этим справилась. Потом я кому-то сделала бутерброд с ветчиной. Потом возникла небольшая суматоха, когда пришли сразу четверо. Мужчина просил торт и мороженое, и я нашла ему мороженое – оно оказалось твердым, как цемент, когда пытаешься ковырнуть ложкой. Но я сумела. Стала увереннее. Выставив искомое на прилавок, стала говорить им: «Вот, пожалуйста», а выписав счет: «А с этим на кассу».

Когда настал момент передышки, женщина встала из-за кассы, подошла ко мне.

– Я смотрю, ты подогревала хлеб, – сказала она. – Ты читать умеешь? – И она показала записку, налепленную на зеркало позади прилавка.

ЗАВТРАКИ ТОЛЬКО ДО 11 УТРА

Я сказала, что подумала, подогреть кусочек хлеба – что ж тут такого? Ведь есть же в прейскуранте подогретый сэндвич!

– Ты неправильно подумала. Подогретый сэндвич – да, это плюс десять центов. А просто хлеб греть нельзя. Поняла теперь?

Я говорю, да. В панику не впала, как это было бы со мной вначале. Все время, пока работала, я думала, как это будет здорово, вернувшись домой, сказать мистеру Воргилье, что да, я нашла работу. Могу теперь пойти и найти комнату, где буду жить сама по себе. Может быть, завтра, в воскресенье, если аптека будет закрыта. Даже если комната у меня будет одна, думала я, у Красули все же появится место, куда она сможет сбежать, если мистер Воргилья опять ей устроит скандал. А если Красуля решит вообще уйти от мистера Воргильи (я все же не сбрасывала такую возможность со счетов, несмотря на то, чем Красуля закончила свой рассказ), тогда, объединив наши заработки, мы, может быть, сможем снять и квартирку. Или хотя бы комнату с плитой, туалетом и душем. И будет все так, как было, когда мы жили дома с родителями, за исключением того, что родителей там не будет.

Каждый сэндвич я подавала с листиком салата и маринованным огурчиком. Так было сказано в прейскуранте, тоже налепленном на зеркало. Но, достав из банки огурчик, я подумала, что какой-то он крупноватенький, поэтому разрезала его пополам. Едва я подала мужчине снаряженный таким образом сэндвич, как женщина опять встала из-за кассы, подошла ко мне и налила себе чашку кофе. Когда мужчина покончил с сэндвичем, расплатился и вышел, она снова подошла.

– Ты дала тому мужчине половину огурца. Ты каждый раз так делаешь?

Я сказала, да.

– А ты что, резать на ломтики огурцы не умеешь? Одного огурчика должно хватать на десять сэндвичей.

Я посмотрела в прейскурант:

– Но тут же не сказано «с ломтиком огурца». Тут сказано «с огурцом».

– Все, довольно, – сказала женщина. – Снимай фартук. Я не терплю, когда мои служащие мне возражают, это во-первых. Забирай сумочку и мотай отсюда. И не спрашивай меня, сколько ты заработала, потому что проку с тебя все равно не было, да и вообще это был период обучения.

Из-за своего прилавка высунулся седовласый мужчина, он нервно улыбался.

Так я опять оказалась на улице, пошла к остановке трамвая. Зато теперь я знала, куда какая улица ведет и как с одним и тем же билетом сделать пересадку. У меня даже был опыт работы. Могу теперь говорить, что работала за прилавком в кафетерии. Если потребуют подтверждение, с этим выйдет заминка, но можно будет сказать, что работала за прилавком в родном поселке. Пока ждала трамвая, достала список мест, куда еще можно обратиться, и карту, которой снабдила меня Красуля. Но время оказалось куда более позднее, чем я думала, а большинство мест были чересчур далеко. Объясняться с мистером Воргильей не хотелось. И я решила идти домой пешком – в надежде, что, когда приду, его уже не будет.

Поднимаясь в горку, вдруг вспомнила про почту. Пошла обратно, нашла ее и добыла из ящика письмо, с которым вновь направилась к дому. Ну уж теперь-то его точно не будет.

Но он оказался дома. Когда я проходила мимо открытого окна гостиной, выходившего на дорожку, огибающую дом, услышала музыку. Это была не та музыка, которую включила бы Красуля. Музыка была сложная, вроде той, которая в детстве иногда доносилась из окон соседского дома, – музыка, требующая внимания, захватывающая, но никуда не приводящая – во всяком случае, сразу. Классическая.

Красуля была на кухне, в одном из своих коротких платьев и при полном макияже. На руках браслеты. Она ставила на поднос чайные чашки. Войдя с яркого солнца, я на какой-то момент ослепла, и вся с головы до ног была в поту.

– Ш-шшш, – сказала Красуля, услышав, как я хлопнула дверью. – Они там слушают пластинки. Он с другом Лесли.

Не успела она договорить, как музыка внезапно смолкла и послышались возбужденные голоса.

– Один ставит пластинку, а другой по маленькому кусочку должен угадать, что это, – пояснила Красуля. – Только заиграет – стоп, только заиграет – стоп, снова и снова. Я от этого сейчас с ума сойду. – Она принялась резать ломтиками курицу из магазина кулинарии и класть эти ломтики на куски хлеба с маслом. – Ну, нашла ты себе работу?