скверно скручивается. Ещё одна причина, почему утром я решила взять паузу. Так или иначе, вся правда должна была начать вскрываться, а значит и мне пришлось бы признаться, что я затевала против него. Сейчас же самый момент тоже открыться и свести на нет все преграды, чтобы прошлого между нами никогда не повторилось. Однако я слишком долго молчу, чтобы он успел доехать до того самого служебного входа в клуб, где его на парковке уже ожидает Римчук.

Егор не торопится выходить сразу, смотрит на меня, вроде как давая возможность взорваться, что-то высказать ему или примириться. Но я ничего из этого не делаю, бросая взгляды на Женю и думая, что этот разговор точно не для такого момента.

Егор выходит из машины и сразу достаёт из кармана светлых джинс телефон, передавая его Жене, но тот не торопится его забирать. Кидает взгляд в сторону машины и что-то с улыбкой говорит Егору. Я же буквально могу прочитать по губам, как он шлёт друга совсем не лестными слоями. Римчук смеётся, громко, что даже в машине его слышно. Но в итоге всё же отдаёт Егору его телефон, после чего они ещё с минуту о чём-то разговаривают, уже относительно серьёзно.

Я снова улавливаю по губам «потом», выражение лица Егора такое, будто он стремится быстрее закончить этот разговор, ещё и на меня поглядывает в этот момент, отчего мне становится как-то не по себе.

Отворачиваюсь к окну, переставая следить за ними. Егора ранили вчера, но он тоже не спешит со мной об этом говорить, хотя я уверена, что это серьезно…

О, Боже…

— Поехали?

Я вздрагиваю, когда Егор садится обратно в машину и таращусь на него во все глаза, словно вижу привидение.

Нет, это не может быть связано. Я просто отказываюсь принимать факт, что снова всё происходит из-за меня.

— Лина?

Егор хмурится, замерев и так и не поворачивая ключ зажигания, будто не уверен, что это понадобится. Конечно, он и близко не догадывается о моих мыслях, но точно видит, что что-то не так.

— Кто вчера тебя ранил? Это был Мирослав?

Ключ зажигания поворачивается, за одно мгновение Егор становится непроницаемым.

— Не стоит тебе загружать себе этим голову, птичка, — это весь его ответ, тоном голоса таким, что означает, другого точно не будет.

Я не могу сказать ему прямо, что возможно стала соучастника заговора против него. Глотая вязкую слюну, смотрю в окно и терзаю в пальцах ремешок маленького портфельчика.

Всё повторяется. Он возненавидит меня, и возможно правильно сделает. И… черт, черт, черт. Почему именно в этот момент я думаю, что он тоже не щадил мои чувства? Поездка к маме всё усугубляет, напоминание, что Егор шёл до конца, намеренно растаптывая меня. Я имела права ему отомстить, но у меня так и не находится мужества об этом заговорить. Тем более, Егор ведёт машину, как гонщик «Формулы 1», и я полагаю, что он просто хочет поскорее покончить со всем этим дерьмом, что остаётся между нами. Уже через двадцать минут мы идём по узкой прогулочной дорожке клиники, обмениваясь лишь короткими дежурными фразами. Я по-прежнему не могу заглянуть ему в глаза, предпочитая разглядывать блики солнца на спокойной, умиротворённой глади озера. Здесь красиво и живописно, но это не отменяет того факта, что место — своеобразная тюрьма. На улице есть люди, пациентов проще отличить от гостей, у них глаза больше горят, впитывают мельчайшие детали природы, наслаждаются «запахом» свежего воздуха, смотрят на родных и близких слишком цепко, пытаясь запомнить этот момент. Однако, при всём этом они не кажутся несчастными. Возможно ли такое же преображение для мамы?

— Сюда, — Егор мягко перехватывает моё запястье, когда я почти прохожу поворот, заглядываясь на людей, и ведёт в сторону здания.

И он действительно ведёт меня, потому что внезапно из ног как будто уходит вся силы, сердцебиение разгоняется и к лицу приливает жар от волнения. Я понятия не имею, что меня там ждёт. И мне, если честно, страшно.

Начинаю пытаться высвободить своё запястье, но не для того, чтобы убрать руку, наоборот, перехватить его пальцы, сжать ладонь и по-настоящему ощутить, что он рядом.

Удивительно, но в этот момент я не думаю, что Егор что-то отнял у меня. Когда его пальцы отвечают, обхватывая мою ладонь плотнее, думаю лишь о том, что за долгое время я действительно не одна.

У стойки ресепшена Егор просит меня достать паспорт, чтобы меня внесли в список тех, кто может принимать за неё решения, и передаёт его администратору, а сам тянется к журналу, чтобы отметить наше посещение, я же начинаю разглядывать до боли в глазах чистейше белый холл, залитый солнцем. Но вдруг я буквально нутром чувствую, что что-то не так. Оборачиваюсь на Егора и от вида выражения его лица у меня в груди всё холодеет. Стискивая челюсти, он смотрит в журнал так, будто видит там самый страшный кошмар в своей жизни. Я тянусь к нему, чтобы коснуться его руки, сжимающейся на стойке в кулак.

— Егор…

Он так неожиданно и громко захлопывает журнал, что даже подаюсь немного назад, резко отдёргивая руку. В его глазах что-то совсем неописуемое и нечитаемое, когда он наконец смотрит на меня. Но видит ли?

— Что… что случилось?

Он злится? Богом клянусь, могла расслышать, как скрипнули его зубы. Смотрю на журнал и сама пробую до него добраться, но в этот момент Егор, как будто обратно включается, перехватывая мою руку и останавливая.

— Ничего, иди, Лина, тебя проводят, — хлёстко так и жестко.

Я точно ничего не могла ему сделать за это время, но администратор уже поднимается со своего места и тянет мне паспорт, заставляя отвести от Егора взгляд, которым пыталась дать понять, что не верю ни единому слову.

— Пройдёмте, пожалуйста, — говорит администратор «Анастасия», мило мне улыбаясь, а я всё также взгляды кидаю в сторону Егора, который хоть и выглядит уже не таким ошарашенным, но продолжает пытаться подавить мрачное выражение, будто ничего не произошло.

— Егор?

Но в ответ коротко:

— Иди.

И я иду, даже больше не оборачиваясь. Последняя плотина? Нет, всего лишь одна из…

***

Мама сидит.

Не лежит, как делала всё последнее время. Она сидит. Смотрит в окно и не двигается. Она не вздрагивает, когда мне открывают дверь в ее комнату, когда администратор говорит, что я могу после визита пройти к врачу и поговорить с ним и также остаётся неподвижной, когда дверь закрывается, оставляя нас один на один.

Она