– Идем-ка на балкон. Я принесу кофе, и ты задашь мне любые вопросы.

На маленьком балконе стоит пластиковый стол и стулья. Я сажусь, смотрю на синеву и зелень. Никаких прибрежных скал тут нет, зато есть длинная песчаная бухта и пирс, окруженный деревянными рыбацкими лодками. Раздается бряцание швартовных колец, скрип натягиваемых канатов, и мой взгляд падает на красно-синюю лодочку, покачивающуюся на волнах.

Когда Эл приносит кофе, я на нее не смотрю. Так странно и непривычно находиться с ней рядом, знать, что она здесь… Мы не виделись очень давно – гораздо дольше, чем несколько месяцев после ее исчезновения. Долгие годы, целую жизнь.

Сестра садится, вздыхает.

– Мне было нужно, чтобы Росс поверил в мою смерть, а ты поверила, что он меня убил. Чтобы он отпустил тебя, а ты – его. – Долгая пауза. – Поэтому пришлось солгать.

– Почему ты не сказала мне правду? Неужели ты мне не доверяешь?! – Это ранит меня больше всего.

– Господи, да я не доверяла ему, а не тебе! – Эл берет меня за руки. – Конечно, я хотела все рассказать… В детстве ты меня спасла; значит, теперь настала моя очередь спасать тебя. Увы, ты бы мне не поверила, просто не смогла!

Верить – больно. Никто не лгал и не утаивал от меня правду лучше, чем я сама.

– Почему ты не связалась со мной после суда? Почему не подала весточку, что жива? Ты думала, я выдам тебя полиции или захочу остаться с Россом?

– Я боялась, что ты его простишь. Ты ведь всех прощаешь! – Эл смотрит на море и моргает, пытаясь скрыть выступившие слезы. – Именно на это я и рассчитываю.

– Ты потратила лучшие годы жизни на нездоровые отношения с мужчиной, который тебя мучил! Эл, неужели ты терпела столько лет из-за того, что наш сумасшедший папочка решил задушить первой тебя, а не меня? Ведь я поверила, что ты погибла!

– Кэт, я старшая, – заявляет она с таким видом, словно это самое логичное объяснение. – Я должна о тебе заботиться!

– Господи Иисусе! – Внезапно вспоминается мама: злобное, нахмуренное лицо, вечные щипки, холодный пристальный взгляд, резкий голос… И я понимаю: в глубине души я всегда ее ненавидела, даже зная, что она сделала ради нас. – Мне нужно знать, почему и как.

Эл улыбается своей фирменной улыбкой: вызывающей и немного печальной.

– Спрашивай, я отвечу.

– Как ты попала сюда?

– После того, как я утопила яхту… В общем, добралась на каяке до Фишерроу. Это старая гавань в Массельбурге, сейчас почти заброшенная. Меня никто не заметил.

– Значит, это тебя видели в куртке с капюшоном в тот день? Ты вышла из прохода между домами.

Эл снова кивает.

– Каяк я бросила в сарае, достала из-под кровати в кафе «Клоун» «тревожный комплект» с деньгами и одеждой, пролежавший там несколько месяцев. Помнишь, как мы делали в детстве? Одна соседка – точнее, подруга, с которой мы вместе занимались благотворительностью, – помогла сделать фальшивый паспорт и прочие документы. Это было еще до того, как я поняла, что не смогу убежать…

– Ее зовут Мари, – говорю я.

– Ты ее знаешь? – Лицо Эл светлеет.

– Открытки с угрозами тебе, а потом и мне подбрасывал вовсе не Росс, – сообщаю я, – а Мари.

– О господи! – Эл никнет. – Бедная Мари…

Я снова злюсь, сама не зная почему. Эл расправляет плечи.

– Потом я добралась экспрессом до аэропорта в Хитроу. Мне было так страшно, Кэт!.. Я не знала, что делать, куда бежать. В итоге купила билет до Мексики – ближайший рейс на другой континент. Я боялась, что Росс меня найдет, ждала, что он появится в аэропорту в любую минуту и увидит меня! – Она издает то ли смешок, то ли всхлип. – Единственное, что помогло мне хоть как-то сохранить рассудок, – мысль о том, что Энди Дюфрейн тоже ужасно боялся, когда полз по тоннелю, по канализации, пробирался через дерьмо целых пять сотен ярдов и был так близок к свободе после стольких недель, месяцев, лет заключения…

Мой гнев улетучивается, мешаясь с облегчением и радостью; ведь теперь сестра рядом со мной! Злиться на нее – слишком большая роскошь.

– Сюда я приехала через месяц после прибытия в Мексику. Сначала отправилась на юг, в Коста-Рику, потому что никак не могла остановиться, и вдруг увидела на стене какого-то бара карту Санта-Каталины. – По губам Эл скользит улыбка. – И подумала: не зря я купила билет в Мексику! Хватит убегать, хватит скитаться.

Я опускаю веки. Прекрасно понимаю, что именно так я и делаю всегда: обвожу боль вокруг пальца, притворяюсь, что ее не существует. И Эл делает то же, что и всегда: позволяет мне это. Вспоминаю о розовой картонной коробке в отеле, и сердце бьется так сильно и тяжко, что я не могу его игнорировать. Делаю глубокий вдох, выдох, смотрю на красно-синюю лодочку.

– Расскажи мне, что случилось, Эл.

Она молчит и ждет, пока я не взгляну ей в глаза.

– Все, что я писала тебе про мою жизнь с Россом, – правда. Я не могла от него уйти. Я не могла его убить. Конечно, я об этом думала… Но если был хоть малейший шанс, что я замешкаюсь или не справлюсь, то что он сделал бы со мной, с тобой? – Сестра пожимает плечами. – И я сдалась. Мне стало все равно.

– Что же изменилось?

Эл набирает в грудь побольше воздуха.

– Мышка.

– При чем здесь Мышка?

– Помнишь, какой навязчивой и обидчивой она была в детстве? – Эл закрывает глаза.

– Все из-за Ведьмы, – говорю я, вспоминая, как та стояла перед домом на Уэстерик-роуд, высокая и холодная, словно восковая фигура. – Маминой сестры-близнеца.

Эл с удивлением кивает.

– Мышка вернулась в мою жизнь за полгода до Плана. Сначала я ее даже не узнала. Ведьма умерла, Мышка обрела свободу и хотела вернуться… Не знаю, следила ли бедняга за мной и проведала, где я живу, или просто заявилась наудачу. Если думаешь, что наше детство было трудным, то представь, каково пришлось Мышке! Ведьма ее била, морила голодом, держала взаперти. Мне казалось, я знаю об унижениях все, пока за меня не взялся Росс… Мы с тобой, несмотря на все издевательства и оторванность от внешнего мира, были вместе. Мама нас любила, мы никогда не оставались в одиночестве. Я почувствовала себя очень виноватой. Помнишь, как паршиво мы с ней обращались?

Вспоминаю… Ведьма тащит Мышку по коридору. «Нет, нет! Я не хочу уходить!» Звонкие, лишенные эха пощечины. Мы разжимаем руки, и Ведьма торжествующе улыбается. Мышка стоит в потоке света на пороге, опустив голову и дрожа, как собачонка.

– Росс ее на дух не переносил, – говорит Эл. – Он ненавидел любого, кто мог забрать у него хотя бы часть меня. Поэтому я сделала вид, что тоже не хочу видеть Мышку, но продолжала звонить ей со второго телефона. Мне удавалось улизнуть из дома на часок, пока Росс был на работе, и мы рассказывали друг другу о своих горестях. Увы, это не помогало. Нам уже ничего не могло помочь. В конце концов все стало неважно. – Сестра закрывает глаза. – Я поняла, что с меня довольно.