– Вот видите! Нам приходится мириться с ее чудачествами.

– Она вас с этими чудачествами зарежет как-нибудь ночью, помяните мое слово, – проворчал полковник.

– Ах, ничего вы не понимаете, Деррик!

– А вот я понимаю, – весело заметил Реджинальд. – Бешеная кухарка – такая же неотъемлемая часть этого дома, как…

Он осекся и испуганно прижал ладонь к губам.

Эстер бросила быстрый взгляд на Флоренс и тяжело вздохнула.

– Как проклятие Кошачьего Короля, вы хотели сказать. Продолжайте, раз уж начали.

– Простите!

– Но ведь это так увлекательно! – воскликнула Лорин. – Ни у кого больше нет такого удивительного проклятия!

Флоренс встревоженно поглядела на сестру и выдохнула:

– Прошу вас, давайте не будем об этом!

Повисло тягостное молчание. Реджинальд подбирал слова извинения, Лорин сидела красная, как вареный рак. Только полковник невозмутимо поглядывал на часы, дожидаясь, пока пробьет час знакомства с бараньим боком.

– В самом деле, я уверена, что ничего не случится, если вас навестит кошка.

Все обернулись в тот угол, где сидела Сильвия Пэриш.

О ней как-то позабыли в пылу разговора. Сильвия обладала способностью сливаться с обстановкой, так что вы обращали на нее не больше внимания, чем на торшер или софу.

Возраст ее определить было невозможно. Без очков ей можно было дать около тридцати. Очки превращали ее в старуху. У нее были мелкие черты лица, волосы мышиного оттенка, тонкие неулыбчивые губы и неуловимый взгляд. Но если Сильвия Пэриш сама хотела посмотреть на вас, вы обнаруживали, что у нее ореховая радужка с желтыми искрами. Она часто говорила невпопад, никогда не шутила. Эстер утверждала, что ее работоспособность невероятна. «Она составляет каталог с немыслимой скоростью! Кажется, в Англии невозможно найти человека, который лучше разбирается в живописи».

У Эббервилей Сильвия Пэриш должна была выбрать картины, заслуживающие внимания, и сделать их оценку. «Ах, там куча барахла, – небрежно говорила Эстер, кивая куда-то вверх. – Хорошо, если одно-два полотна можно будет выгодно продать. Эти деньги я лучше потрачу на что-нибудь современное».

– Полагаю, от кошки не будет никакого вреда, – повторила Сильвия Пэриш.

Эстер сдвинула тонкие брови.

– А если вы ошибаетесь?.. – начала она.

Из коридора послышалось отчетливое мяуканье. Кто-то поскребся снаружи в закрытую дверь.

Лорин завизжала. Реджинальд вскочил, не зная, кого защищать. Флоренс с Эстер застыли в креслах, полковник кинулся вон из комнаты, крича, что разберется с проклятой тварью. Дверь за ним захлопнулась, а следом раздался грохот. Очередная ваза пала жертвой целеустремленности полковника.

– Вы все это слышали, – прошептала Эстер, когда Деррик Стюарт скрылся. – Кошка. Она мяукала! Сюда никто не пускает кошек! Откуда она взялась?! Кто-то издевается над нами!

Миссис Норидж считала так же. Кто-то издевается над двумя немолодыми женщинами. Возможно, это не просто злая шутка, а нечто большее.

Ах, как жаль, что Джун пришлось уехать! С ее помощью можно было бы многое разведать.

Вернулся мрачный полковник и сообщил, что тварь снова удрала.

– Что ж… – Эстер встала, овладев собой. – Зато нас ждет ужин. Пойдемте, иначе кухарка нас растерзает.

Миссис Норидж заметила взгляд, которым Флоренс проводила старшую сестру. Он был полон сочувствия и жалости.

На «Совиные дубы» опустилась ночь.

Миссис Норидж не спала. Она стояла возле распахнутого окна, вглядываясь в темноту и прислушиваясь, не донесется ли до нее мяуканье.

Итак, кошка, несомненно, существовала.

Но чем объяснялась ее неуловимость?

Кто впустил ее в дом, зная, как это подействует на хозяек?

– И что еще ожидать от этого человека? – вслух спросила гувернантка у темноты. – Вряд ли он ограничится только кошкой.

Лорин и Реджинальд ведут себя так, словно проклятие – это детское развлечение. Но они и есть дети. Ни одному из них не нужно трудиться, чтобы заработать на пропитание. Оба могут позволить себе заниматься сущей чепухой. «Нет, к Птицелову я несправедлива. Человек, полностью отдавший себя изучению мухоловок, заслуживает уважения».

Для этих двоих история о Кошачьем Короле – не более чем ароматная приправа. «Совиные дубы» нравились бы им и без нее, но с приправой блюдо приобретает дополнительный вкус.

Полковник? Тот будет бегать за кошкой, как верный пес, лишь бы порадовать хозяйку. Он предан Эстер Эббервиль. И зачем-то время от времени притворяется остолопом, хотя далеко не глуп. Гоняется за несчастным четвероногим с таким грохотом, что от него удрала бы даже черепаха.

Мисс Пэриш – загадка. И молчит, и говорит невпопад. В легенду о проклятии не верит ни на йоту. Но когда полковник объявил о желании носить с собой револьвер, залепетала какую-то чушь насчет двух миров и существ, которые им принадлежат.

Очень странно!

Миссис Норидж спохватилась, что забыла выпить молоко. Его принесла горничная несколько часов назад, и оно, разумеется, остыло.

Куда годится остывшее молоко!

Когда она шла по коридору, часы в гостиной пробили два. Кухонная дверь была плотно закрыта. Миссис Норидж толкнула ее – и замерла на пороге.

О, что за сцена предстала ее глазам!

Среди бурлящих котлов и шкворчащих сковородок, среди груд зелени, мяса и овощей, среди дыма и чада скользила с легкой улыбкой на губах раскрасневшаяся повелительница этого мира – Эйрин О’Коннел. Рыжие волосы ее стояли дыбом, на подбородке белела мука. Она выхватывала, не глядя, то ломти мяса – и в следующий миг они уже шипели в раскаленном масле, то порезанные овощи – и те ныряли в кипяток, успев лишь булькнуть напоследок. Божественные ароматы плыли по кухне – в отличие от многих кухарок, Эйрин не жалела специй!

Не замечая гостью, она вытащила из духовой печи мясной пирог и щелкнула пальцем по золотой корочке, прислушиваясь. Звук не устроил ее – и пирог отправился обратно.

Миссис Норидж запоздало вспомнила, что рассказывала ей о кухарке Джун Даблиш.

Лучше Эйрин, по всеобщему мнению, не готовил никто во всем Норфолке, а может быть, и во всей Англии. За ее талант ей прощалось и легкое пристрастие к выпивке, и непочтительное обращение к хозяевам. Никто больше нее не ценил хорошую шутку. Она смеялась от всей души, не стесняясь своего хриплого хохота, не боялась ни бога, ни черта, презирала святош и ханжей. За ней ухаживали многие, но замуж ирландка так и не вышла.

Несмотря на буйный характер, к детям она относилась с нежностью. Что не мешало ей отвешивать им оплеухи направо и налево, если она считала, что они путаются у нее под ногами.