Констебль с присущим ему мастерством применил эту тактику, когда выполнял задание в саду Райдера. На пути туда он по привычке разговаривал сам с собой.

– Так болван я или нет? – спросил он себя.

Ему нравился Литтлджон, однако присутствие инспектора в Столдене встало ему поперек горла. Нет, Меллалью не претило играть вторую скрипку при старшем по званию, но жена превратила его жизнь в настоящий ад со времени появления большого человека из Лондона. Приходилось ярче надраивать пуговицы, яростнее наводить глянец на ботинки. Чистить одежду щеткой по десять раз на дню. Не появляться в огороде «в одной рубашке», как будто можно оставаться чистым среди грядок с сельдереем и помидорами. «Не волочи ноги, Артур. Оставь свою простецкую речь, держись важно, степенно». Супруга устраивала ему постоянные смотры и инспекции. Можно подумать, лондонец явился, чтобы испытать его и, возможно, предложить ему работу в самом Скотленд-Ярде! Меллалью знал, что жена честолюбива и мечтает о великом будущем для них обоих, но, в конце концов, всему есть предел…

– Так я похож на болвана? – повторил свой вопрос констебль. – Потому что никто не выставит болваном Уильяма Артура Меллалью… он такого не допустит… ну уж нет.

Он продолжал в том же духе, шагая через поле по тропинке, которая вела на задний двор коттеджа Райдера. В завершение своего монолога констебль начал красться вдоль изгороди, как обычно делал, когда приближался к кроликам. Наконец он пробрался в дальний конец сада писателя, снял шлем и мгновенно преобразился, став другим человеком, словно судья без парика и мантии или королевский гвардеец в штатском. Кусты орешника полностью скрывали его дородную фигуру, среди листвы виднелись одни лишь глаза. Большие, голубые, слегка навыкате, они смотрели внимательно и замечали все, что творилось вокруг. Между тем мистер Райдер неутомимо пропалывал цветочные клумбы.

Констеблю не пришлось долго искать papaver. Вокруг кучи компоста из садового мусора, оставшегося после работы над аккуратными соседними цветниками, пламенели россыпи rhoeas, argemone, dubium всех оттенков алого. Цвели среди них и белые маки с пурпурной сердцевиной, papaver somniferum, но Меллалью узнал их не сразу. Он установил название цветов, только когда вернулся домой и открыл энциклопедию садоводства. Пока же лишь понял, что в саду Райдера растет несколько сортов мака, и старательно запомнил их цвет и форму. Еще констебль внимательно проследил за хозяином сада.

Райдер с садовой вилкой возился над клумбой с высокими голубыми цветами. Несколько растений он выкопал с корнем, осмотрел и, похоже, остался доволен. Затем отсек цветы и листву. Корни Райдер отнес в маленькую лабораторию, в которой Меллалью успел побывать. Констебль так напряженно наблюдал за всеми этими действиями, что рот его приоткрылся, брови сосредоточенно нахмурились. Он еще пребывал в глубокой задумчивости, когда Райдер запер лабораторию, зашел в дом вымыть руки, а затем отправился в деревню. Наконец сыщику открылась великая истина. Он перевел дух, тихонько присвистнул и пробормотал: «Черт побери!» Потом задумался и как будто принял решение. Констебль сунул руку в карман и достал инструмент, который тайно изготовил накануне вечером из металлического шампура у себя в сарае, когда жена отлучилась из дома. Если уж инспектор из Лондона пользовался отмычкой, то почему бы не воспользоваться и ему самому? Меллалью осторожно осмотрелся по сторонам. Поблизости никого не было.

Он еще раз оглянулся и быстро прошмыгнул к лаборатории…

Литтлджон остановился перед коттеджем миссис Конгрив. В окне висело объявление: «Здесь принимают белье в стирку». Он постучал, в ответ послышалось тяжелое шлепанье и шарканье, после чего дверь отворилась. На Литтлджона пахнуло влажным жаром, в клубах пара появилась хозяйка.

Деревенская уборщица и прачка оказалась низенькой и пышной, с фигурой, похожей на мешок, перевязанный посередине. Казалось, она не ступала, а перекатывалась по полу мелкими шажками, на ее добродушном круглом красном лице весело поблескивали глаза. Такую приветливую благодушную женщину приятно встретить в разгар занятого дня. А между тем ее муж едва ли проработал толком хотя бы один день, с тех пор как женился на ней. Считалось, что он болеет, но никто не знал, в чем заключается его недуг. Целыми днями муж околачивался в центре деревни, подпирал стены «Человека смертного» и цепкими хитрыми глазками наблюдал за всем, что происходит вокруг. Но вечером обычно возвращался домой и без всяких видимых причин грозил миссис Конгрив жестокой расправой. Впрочем, едва ли он стал бы резать курицу, несущую для него золотые яйца, что и служило надежной страховкой его жене.

– Заходите, – произнесла миссис Конгрив сиплым сдавленным голосом, поскольку усердный труд в сочетании с тугим корсажем стеснили ей дыхание. Она не спросила Литтлджона о цели визита: решила, что инспектор зашел договориться о стирке на следующей неделе. Большую часть беседы миссис Конгрив продолжала орудовать утюгом, ведь в чем, в чем, а в глажке понимала толк, и работа эта полностью занимала ее голову, вытесняя и без того скудные мысли. Она ничего не смыслила в политике, в войне или национальных достижениях, однако умела отстирывать белье до белизны и гладила лучше, чем любые прачечные с их хитроумными новомодными машинами!

Миссис Конгрив доставала из большой корзины самые интимные предметы дамского гардероба и без смущения раскладывала на столе для глажки. Определенно белье принадлежало кому-то другому! Она пользовалась чугунным утюгом, еще два стояли на каминной решетке и грелись над тлеющими углями. Когда миссис Конгрив брала в руки новый утюг, то каждый раз вытирала его о коврик перед камином, после чего плевала на него. Плевок шипел, съеживался и скатывался на пол. Видимо, результат вполне ее удовлетворял. Она размашистым движением обрушивала утюг на стол, где раскладывала тонкий шелк или полотно, наваливалась на него всем своим весом и тихонько постанывала.

Литтлджон достал из кармана носок, который вместе с трупом Бейтса выудили из колодца полоумного Дика. Носок был темно-синим, из тонкой шерсти, с белым орнаментом на внешней стороне.

– Вы когда-нибудь видели это раньше, миссис Конгрив? – спросил он.

– Откуда это у вас? – Она подошла ближе и взяла носок, на ее пухлой руке болтались шелковые пижамные брюки.

– Вы знаете, чей это носок, миссис Конгрив?

– Конечно. Пара к нему лежит у меня в мешке для тряпья. Я принесла его вместе с другим ненужным старьем от мистера Райдера. Обычно я штопаю ему носки, но когда вещи приходят в негодность, он отдает их мне на тряпки.

Судя по отличному состоянию того носка, о каком шла речь, миссис Конгрив случалось, похоже, ускорять естественный износ одежды.

– …Но мистер Конгрив не такой придирчивый, как мистер Райдер, и носит носки дольше. Обозлилась ли я, обнаружив, что один носок из выброшенной пары пропал? Обозлилась ли я? Уж я искала его везде и всюду, куда только не заглядывала, но так и не нашла. Конечно, я не могла спросить мистера Райдера, не видел ли он тот носок, ведь ему это неинтересно.

При иных обстоятельствах Райдер, возможно, и заинтересовался бы, как носки с его ног перекочевывают на ноги Конгрива.