– Серега говорит о семье, ты говоришь о семье… Вне контекста родственных отношений что же, старости не существует?

– Почему, существует. Просто точка отсчета для старости – это всегда то, что тебе дорого. Если ты всю жизнь бегал кроссы, а в пятьдесят не смог, твоя старость начнется с хромоты. Для Сережи значение имеет семья. Для меня – способность удивляться. Пока удивляешься мелочам, чувствуешь себя вне возраста.

– А, ну с этим у меня все в порядке, – думая о чем-то своем, сказал Макар.

Сергей озадаченно склонил голову, не понимая, шутит он или нет.

– Э, да ты чего? Опять скрипит потертое седло? Ветер холодит былую рану? – Он легонько дотронулся до плеча Илюшина.

– Рана – ерунда! Меня беспокоит Гройс.

– Всех беспокоит Гройс. Он исчез.

– Это понятно… Но у меня из головы не выходит рассказ Одинцовой. Видишь ли, из ее слов получается, что он был немного не в себе, когда она приходила к нему. Час назад я разговаривал с Верманом… Думал, он признает, что они с Семой преувеличили способности старика. Может, боялись, что иначе мы не станем браться за расследование…

– И что Верман?

– Божится, что ничего подобного не замечал. И вот понимаешь, я никак не могу найти внятное объяснение, почему Одинцовой Гройс показался старым и больным, а Верман и Сема уверенно считали его бодрым и здоровым.

– У меня есть объяснение. – Маша налила себе кофе и села за стол. – Можно версию?

– Нужно!

– Ты сказал, эта женщина… Одинцова, да? – была у Гройса в гостях. Тебе не кажется, что он выпроваживал ее таким экстравагантным способом?

– Хм…

– Допустим, она ему надоела. Старикан решил пошутить. Он хулиган и артист. Изобразил дряхлую развалину. Или она его подруга?

– Да какая там подруга! – Илюшин усмехнулся, вспомнив портрет с овечьим лицом. – Хотела набрать у него материал для новой книги. Слушай, а ведь правда, хорошее объяснение!

– Материал для книги? – недоуменно переспросила Маша. – Подожди, это какая Одинцова? Писательница?

– Ну да, а что. Ты ее знаешь?

Маша рассмеялась.

– Моя подруга переводила ее книги на английский. И советовалась со мной. Я прочитала, кажется, все, что написала Одинцова, может, кроме самой последней.

– И как оно? – заинтересовался Сергей. – А мне ты не говорила!

– Говорила! Помнишь, мы обсуждали тему с ватиканскими камеями?

– А как же! – сказал Бабкин, понятия не имея, о чем речь. – Они, кажется, сильно пахнут.

– Кто?

– Камеи.

Илюшин засмеялся. Маша вздохнула.

– Это камелии, Сережа. Да и те не имеют аромата. А я тебе говорю про ватиканские камеи. Камея, понимаешь? Барельеф такой на драгоценном камне.

– А почему ватиканские?

– Рассказывай, Маш, с самого начала, – попросил Илюшин. – Мне тоже интересно.

Бабкин подлил всем троим кофе.

– «Ватиканские камеи» – это выражение из «Шерлока», – сказала Маша. – Не тот, который книжный, а английский сериал с Бенедиктом Кэмбербэтчем. Кэмбербэтча-то вы хоть знаете? Не вздумайте шутить про сыр.

– Еще бы мне не знать, когда ты первый сезон пять раз смотрела, – ласково сказал Сергей. – И мелодия у тебя на телефоне стоит из заставки. Па-рам! парам-пам-пам-пам-парам! Тыбыдым! тыбыдым! тыбыдым! тыбыдым-тыц-тыц!

– В одной из серий Шерлок понимает, что сейф, который они вот-вот откроют, заминирован. И кричит Ватсону – «Ватиканские камеи!». Джон тотчас пригибается и остается цел. Я потом нашла, что эта фраза впервые использовалась во время Первой мировой – как сигнал солдатам уходить с линии огня. Ватсон военный, а Шерлок нет, но он использовал понятный обоим шифр.

– А при чем здесь Одинцова?

– Выражение «ватиканские камеи» стало условным обозначением пароля или приказа, понятного только двоим. У Одинцовой в одной из первых книг тоже есть ее собственные «камеи». Расследование ведут две сестры. Они приезжают в загородный дом, который оказывается логовом бандитов. Одна сестра замечает, что хозяин вооружен, и понимает, что их обманывают. Все не так, как кажется. Ей нужно предупредить вторую невинной с виду фразой. И она говорит: «Не знаю, как вы, но я уже зарядилась кислородом для нашей ужасной городской жизни». Эта фраза – цитата из «Семнадцати мгновений весны». Ее произносит фрау Заурих, когда гуляет со Штирлицем. Обе сестры знают фильм наизусть, и вторая понимает, что дело нечисто.

– Странный какой-то пароль, – заметил Бабкин.

– Уж не хуже, чем орать «ватиканские камеи», – сказал Макар. – С ними выглядишь полным идиотом.

– Моя подруга не знала, как перевести эту фразу. Ведь ее подтекст понятен только тем, кто видел фильм. Не помню, как она вышла из положения…

– Книги-то хоть хорошие? – спросил Сергей.

– Ужасные! Подруга мучилась над ними и делилась со мной многочисленными перлами. Там много напыщенности, и люди говорят так, как никогда не общаются в реальной жизни. Очень многословно, цветисто… И все положительные герои – идеальны. А героини обязательно красавицы в расцвете зрелой женственности. Макар, еще хочешь бутерброд?

– Нет, спасибо.

– Я хочу, – сказал Сергей. – Сам и сделаю.

Макар, как тебе показалась Одинцова в личном общении?

– Любезная дама. Гройс ей не понравился, это было заметно. Но мы очень недолго проговорили. Она все пыталась собаку свою призвать к порядку…

Илюшин замолчал. Бабкин придвинул салфетку и изобразил машину и рядом с ней двух человечков. Маша бездумно следила за движениями карандашного грифеля, штриховавшего дорогу, и вдруг ее охватило волнение.

– Сережа!

– М-м?

– Сережа!

Бабкин оторвался от рисунка.

– Ась?

– Как был похищен ваш старик?

– Я же тебе рассказывал.

– Нет, ты мне не рассказывал. Ты только говорил, что он пропал.

– У нас единственный свидетель, и тот мальчишка. Правда, дельный пацаненок. Он сказал, что видел, как старику на дороге стало плохо, и его посадила в машину женщина-врач. А что?

Маша потерла переносицу. Макар перестал в задумчивости постукивать чайной ложечкой по столу и насторожился.

– Маша?

Она взглянула на друзей.

– У Одинцовой есть детектив, «Беги или умри». Написан лет десять назад, если не больше. У героини похищают пожилого отца. Так вот, для похищения используется следующая схема: на вполне оживленной улице к старику подходит женщина в белом халате, якобы спросить дорогу. В руке у нее зажат шприц. Пока он отвечает, она быстро, притворяясь, что просто дотрагивается до его плеча, делает ему укол. Старик моментально теряет сознание. Она подхватывает его и тащит к машине. Никто не обращает на это внимания, потому что на лобовом стекле пропуск с красным крестом, а сама она в белом халате. Для окружающих все выглядит как врачебная помощь.