Не оставь без внимания мою боль и страдания, мои унижения и слёзы. Прислушайся к бушующей в моей груди ненависти и ярости. …

Прикрыл глаза. Лицо богини исчезло. Перед мысленным взором я как наяву увидел Тилью.

Услышал её голос, повторял вслед за ним:

— … Услышь меня, милостивая Госпожа. Твой светлый лик разгоняет мрак. Твой взгляд растопляет лёд. Твои речи дарят страждущим покой и надежду. …

В детстве я нередко ходил в храм всех богов — чаще с мамой. Но иногда и с отцом. Мы подходили к алтарям покровителя охотников Васаира и богини любви Сионоры. Никто из моих родителей не зачитывал богам молитв. Они лишь просили удачи и благословления, да приносили богам положенные по нашим обычаям дары — десятую часть добычи.

Молитвы — придумка людей. Я и узнал о них только здесь, в Селенской империи.

И впервые повторял только сейчас.

— … Милостивая Госпожа, твоя любовь приносит нам свежесть в жару, согревает нас во время холодов, разгоняет перед нами тьму и не даёт ослепнуть при ярком свете. Она не позволяет нам впасть в отчаяние и дарит надежду. Мы храним её в своих сердцах. И делимся ею с другими. …

* * *

— … Мы храним в своей груди твой дар, милостивая Госпожа, — бормотал я. — Он наполняет нашу жизнь смыслом, делает нас счастливыми. Не забываем о нём и о тебе. Мы любим тебя, милостивая Госпожа. Так же, как ты любишь нас.

Завершил молитву.

Продолжал смотреть на лицо статуи.

— Ответь мне, Сионора.

Каменные губы богини оставались неподвижными. На стенах храма неторопливо двигались тени — кружили по залу огнедухи. Громко пульсировала в висках кровь, от долгих разговоров першило в горле. Я прикрыл глаза, заставил себя успокоиться. Затараторил молитву Тильи заново. Я сам не понимал, чего именно жду. Что статуя Сионоры оживёт? Или что богиня пошлёт мне видение, в котором ответит на мой вопрос?

— … Смилуйся над нами, милостивая Госпожа. Обрати на нас свой всевидящий взор. Не обойди нас своим вниманием. Окружи нас своей заботой. …

* * *

— … Мы любим тебя, милостивая Госпожа. Так же, как ты любишь нас.

Я снова умолк: сделал перерыв в своих бесконечных молитвах.

Сбился со счёта, сколько раз повторил этот длинный набор слов в котором уже не находил смысла. Я произносил молитву Тильи громко, бубнил её едва слышно, пробовал молиться с выражением, бормотал воззвание к богине любви скороговоркой. Отметил, когда завершился день. Потом — когда наступила полночь. Теперь уже чувствовал, что за стенами храма всех богов небо окрашивалось в цвета рассвета.

Казалось, что отблески огня в гранях камней глаз статуи я видел теперь даже сквозь опущенные веки. Сперва в этом блеске мне чудилось любопытство. Оно сменилось интересом. Но теперь огоньки в камнях выглядели издёвкой. В голове давно уже кружила мысль, что Сионора проверяла мою выдержку. Пыталась понять, как долго я смогу вот так вот стоять на одном месте и заниматься человеческими глупостями.

Надежда на то, что богиня любви мне ответит, таяла. По завершению очередной молитвы всё больше накатывала усталость — не физическая, а та, которую Тилья называла «моральной». Всё труднее становилось держать глаза открытыми, говорить и сдерживать при этом зевоту. И в то же время, я едва успокаивал возмущённо метавшееся в груди сердце: вместе с усталостью копилось и раздражение.

Я вздохнул и снова затараторил:

— … Обрати на меня свой взор, милостивая Госпожа. Узри своего раба со склонённой пред твоим алтарём головой, с преклонёнными коленами, с униженной мольбой и просьбой…

Замолчал.

Плясавшие на стенах зала тени ускорили движения, словно испугались наступившей тишины. Я сжал кулаки, попытался заставить себя успокоиться. Приподнял подбородок… но выровнять дыхание не сумел. Пульсация в висках превратилась в болевые уколы. Стиснул челюсти так крепко, что почувствовал боль и в зубах. Расширил ноздри. Взметнувшиеся вдруг во мне эмоции развеяли сонливость.

— Мне что, стать перед тобой на колени?! — сказал я.

В глазах каменного изваяния богини заметил насмешку. Снова игра теней? Или мои слова действительно рассмешили Сионору?

Я покачал головой.

Всё.

Хватит.

Поднёс к статуе одно из заранее заготовленных плетений разрушения, разорвал связующий канал — каменная Сионора серым песком осыпалась на пол храма.

— Стоящий на коленях мужчина — жалкое зрелище, — раздался за моей спиной тихий голос. — В этом я с тобой согласна, охотник. Но зачем же было портить мою скульптуру?

* * *

Ещё мгновение назад кружившие по храму саламандры вдруг исчезли. Я больше не видел в воздухе ни одного духа — словно по команде они все сбежали сквозь стены: вдруг замерли и тут же рванули наутёк, оставив мой огненный шар единственным источником света. Недолго я удивлялся странному поведению духов. Потому что обернулся на голос. И моё внимание приковала к себе стоявшая в десятке шагов от меня посреди зала женщина — невысокая, укутанная в расшитый серебристыми узорами красный халат.

Тень капюшона скрывала лицо женщины, выставляла напоказ лишь острый подбородок и несколько золотистых локонов волос. Я не чувствовал в воздухе запах женщины, но ощущал на себе её взгляд (волосы на моём затылке вздыбились в предчувствии опасности), хотя и не видел её глаз. Какого они цвета? Похожи ли они на драгоценные камни — такие же, как были в глазницах статуи? Даже той малой части лица, что сумел разглядеть, мне хватило, чтобы узнать ту, на чью каменную копию я любовался всю прошедшую ночь.

— Зачем ты меня побеспокоил, охотник? — спросила Сионора.

Богиня любви предстала передо мной в облике обычной женщины, очень похожей на ту, какой изображали её в храмах — златовласая красавица в красных одеждах, хрупкая, не похожая на воительницу. Но мои инстинкты в один голос вопили о том, что передо мной точно не человек; и не охотник. Такой скрытой угрозы я не почувствовал даже тогда: при встрече со Зверем. Зверь ощущался милым и забавным зверьком в сравнении с этим грозным существом, что смотрело на меня из тени от капюшона.

Но голос богини показался мне приятным — он успокаивал.

Сердце в моей груди замедлило ритм, пульсация в висках больше не пронзала мозг иглами боли.

— Я… хочу найти свою подругу, милостивая Госпожа, — сказал я. — Ту, которую твой менестрель в балладе называл Колдуньей. На самом деле её зовут Тильей. Я обыскал весь этот город. Но… не нашёл её