— Часть оставшихся подвалов отдали для туристического маршрута, прочие отрезали от города, но они остались. Ими, говоря откровенно, никто, по сути, не занимался. И только мы, — тут прозвучали нотки гордости, — начали их исследовать. И оказалось, что после того, как часть туннелей под Старым городом залили, здесь уцелел целый лабиринт. Без преувеличения. Мы весь год почти ежедневно сидели в этих подземельях, а описали не более двадцати процентов коридоров. Идемте за мной, гуськом.

За помещением с арочным сводом открылся низенький проход, напоминающий выработанный в сухой буроватой породе штрек. Шацкий коснулся стены — на ощупь она напоминала песчаник, достаточно было поскрести ногтем, чтоб посыпались желтые песчинки.

Дошли до развилки.

— А теперь внимание, два слова о безопасности. Во-первых, командую здесь я, и мне безразличны ваши титулы и звания. — Он взглянул на Вильчура, который держался довольно скованно, видимо, страдал от клаустрофобии. — Во-вторых, если мы по каким-либо причинам разделимся, то на каждом перекрестке или на каждой развилке на высоте метра высечена стрелка, она указывает путь на выход возле семинарии. Но поскольку стрелки обозначены только на исследованной нами территории, разделяться не будем. В-третьих, избегайте мокрых мест с капающей или льющейся водой. Это означает, что лёсс там нестабилен и вас может засыпать. Ясно? Если ясно — пошли.

Прокурор Теодор Шацкий не страдал клаустрофобией, но чувствовал себя неважнецки. Коридор был низкий и узкий, а его песчаная структура не давала ощущения безопасности. Ему казалось, что в холодном, слегка затхлом воздухе слишком мало кислорода для его легких. Дышал он глубоко, но ему только-только хватало вдоха. Хотя возможно, что это из-за диафрагмы, в которую врезал Дыбус. При каждом шаге все еще отдавало под ребрами.

Несколько минут шли, не проронив ни слова, раз-другой свернули. Все коридоры были похожи друг на друга как две капли воды. Тревожили своей одинаковостью. Становилось не по себе при мысли, что тут можно остаться одному и потерять дорогу.

— Вот мы и на месте, — Дыбус резко остановился у дощатой стены. Одной доски не хватало, и сквозь щель просвечивал серый бетон. — За этой стеной проходит туристическая трасса, как раз тут находится зал с разными черепками. Если здесь и в самом деле что-то происходит и если кто-то оттуда слышал звук, мы его тем более услышим.

Повисла пауза. По туристической трассе как раз двигалась экскурсия, слышны были обрывки слов, шарканье подошв, сдавленный смех. И высокий голос экскурсовода, рассказывающей о чьем-то невиданном героизме. Через минуту звуки отдалились, и они остались в томительной тишине. Шацкий вздрогнул, ощутив, как что-то движется по его руке — это была ладонь Соберай. Он удивленно взглянул на нее, но Бася только виновато улыбнулась. Ладонь не отняла, что было даже приятно. Но только мгновение, потому что потом все чувства взорвал испуг, резкий, как удар, — из хитросплетений погруженных во тьму коридоров до них долетел далекий, но отчетливый звериный вой.

— Ого! — воскликнул Дыбус.

Соберай громко перевела дух и судорожно сжала руку Шацкого.

— Можешь сказать, где это? — спросил прокурор и вздохнул с облегчением — в его голосе не слышалось дрожи.

— Эхо обманчиво, но, думаю, где-то на западе, в сторону синагоги и костела Святого Иосифа. До Подвалья у меня все описано, а потом посмотрим.

Теперь шли куда медленнее, с оглядкой. Сначала Дыбус, потом Шацкий и вцепившаяся в его руку Соберай. Неразговорчивый Вильчур замыкал шествие. Стоило бы вывести отсюда старого полицейского, подумалось Шацкому. Если у него и в самом деле клаустрофобия и в этих коридорах прихватит сердечко, это несколько осложнит их вылазку.

— Где мы теперь? — спросил он.

Прошли метров сто, штрек плавной дугой уходил вниз. За это время они миновали один перекресток и одно засыпанное лёссом боковое ответвление.

— Под крепостными стенами, слева у нас Старый город, справа — Подвалье. Слышите?

Вой повторился, если и громче, то совсем чуть-чуть. Соберай взглянула на часы.

— Который?

— Скоро три.

Они понемногу продвигались дальше и всякий раз, когда останавливались, слышали слабое устрашающее завывание. Внезапно до них долетел хорошо различимый лязг, будто на бетонный пол упал гаечный ключ. Дыбус остановился.

— Слышали?

— Пошли, — поторопил Шацкий и потянул за собой Соберай, ее рука выскользнула из его вспотевшей ладони.

— О Боже, — прошептала она так, что все оглянулись. Бася Соберай медленно подняла руку, и в белом свете фонариков было видно, что вся она в крови. Бася согнулась в три погибели, ее явно затошнило.

— Успокойся, Бася, — Шацкий деликатно выпрямил коллегу. — Ничего страшного, просто я порезался в прокуратуре, извини, не успел перевязать. Я не чувствовал, что течет кровь, прости.

Она взглянула на него зло, но с облегчением. Молча вынула из кармана тонкий шелковый шарфик и перевязала ему ладонь.

— Пожалуй, стоит сюда послать более подготовленных людей, — пробормотала она. — Странные коридоры, какой-то вой, неизвестно чего ищем, да еще кровь — это дурной знак.

— Ищем Шиллера, — отозвался Шацкий. — До сего времени, если кто-то по нашему делу пропадал, то потом мы находили его вздернутым на крюк, как поросенка.

— Скорее, как ягненка, — поправил Вильчур. — Поросенок трефной.

— Трефной?

— Некошерный.

— В любом случае у нас есть возможность найти кого-то скорее обычного.

— Откуда ты взял, что тут какая-то взаимосвязь?

— Вой, лай — все сходится.

— Спятил, что ли? — Соберай сделала удивленный жест. — С чем у тебя сходится лай?

— А что у тебя на полотне в соборе? Похищение ребенка, ее убийство, кровь из бочки и швыряние останков на съедение собакам. Чего мы еще не видели?

— О Боже, — испуганно простонала Соберай, но напугало ее не это объяснение Шацкого. На сей раз вой был куда выразительней, за ним послышался остервенелый лай. Искаженный изгибами коридоров, звук казался непереносимым, мороз пробегал по коже, волосы становились дыбом, мышцы напрягались в ожидании сигнала бежать отсюда без оглядки.

— Мы не так далеко зашли, — заикнулся было Дыбус. — Повернем назад?

— Спокойно, — холодно приказал Шацкий. — Вы чего ожидаете? Собаку Баскервилей? Адского чудища, изрыгающего огонь? Собака — она и есть собака. У вас при себе оружие, инспектор?

Вильчур откинул полу пиджака — на запавшей груди в кобуре покоилось нечто, напоминающее классический полицейский вальтер.

— Пошли. Живо.

И они двинулись вперед. Лай приближался к ним с головокружительной быстротой. Шацкий не мог отделаться от впечатления, будто стоит посреди дороги, пойманный фарами мчащейся на него машины, и вместо того, чтобы отскочить, устремляется в атаку. Это собака, это только перепуганная собака и акустика узкого помещения, ничего больше, только собака, повторял он про себя. Идущий впереди Дыбус резко остановился, прокурор по инерции наскочил на него, а дальше все произошло, к сожалению, слишком быстро и хаотично.