Почерневшая серебряная шкатулка, которую мы с Джиджи обнаружили в соломенной корзинке почти три недели назад, лежала на дне моей сумочки, тщательно завернутая в кухонное полотенце. Хотя она была скрыта от посторонних глаз, это не мешало мне все время осознавать ее присутствие.

Ноты в корзинке мы не нашли, и поэтому Джиджи, как мы и договаривались, вернула корзинку на место, под кровать Бернадетт. Но образ молодого солдата с фотографии преследовал меня, и я никак не могла выбросить его из головы. Впрочем, как и наш разговор с Хеленой на кладбище о любви и отчаянии, и я вспоминала ее слова во время нашей первой встречи:

– Вы когда-нибудь чувствовали горе, которое может прекратиться, лишь когда перестанет биться ваше сердце?

Тогда я думала, что она говорит о смерти Бернадетт, но теперь я вовсе не была в этом уверена. Вспомнив, какой хрупкой и бледной она показалась мне в тот момент, когда мы покидали кладбище, я поняла, – что бы ни означали для нее вещицы, найденные в корзинке, она еще слишком слаба и уязвима, чтобы их увидеть.

Тем не менее эта история не давала мне покоя. Неделями я ворочалась в постели, не в силах заснуть, и перед глазами стояло лицо светловолосого юноши и подчеркнутые строчки из Библии:

«Глас в Раме слышен, и плач и рыдание и вопль великий; Рахиль плачет о детях своих и не хочет утешиться, ибо их нет».

Я просыпалась, вся мокрая от пота, и мне казалось, что старуха из народа гула сидит, затаившись в темноте, и наблюдает за мной в ожидании, когда же я пойму смысл когда-то произнесенных ею слов, но он ускользал так же, как лунный свет при попытке удержать его в руке.

В конце концов Финн поднялся и пошел к кофейному аппарату, но не успела я встать, как Кэй, его секретарша, тоже встала со стопкой бумаг в руках и вошла в кабинет, предварительно постучав. Перед тем как закрыть дверь, она одарила меня высокомерной улыбкой.

На столе зазвонил телефон, я подняла трубку.

– Привет! Это я, Люси. У тебя есть какие-нибудь планы на обед?

– Нет пока, но у меня полно работы…

– Никакие отговорки не принимаются. Ты меня и так уже давно избегаешь. Пойдем в «Фаст энд Френч». Встречаемся у выхода в полдень.

Я глубоко вздохнула, прекрасно понимая, что если я увильну, то она заявится сюда и все равно вытащит меня пообедать.

– Хорошо. Увидимся позже.

– Кстати, будь начеку. Бывшая миссис Бофейн только что взяла здание штурмом. Она будет у вас в кабинете через пять секунд. Вид у нее совершенно безумный. Удачи!

Голос в трубке замолчал. Я бросила взгляд в сторону приемной, откуда доносился какой-то шум, и в этот момент в кабинет влетела Эллен Уорд, секретарь из приемной, пытающаяся остановить почти бегущую Харпер Бофейн Гиббс, одетую в безукоризненный костюм от Шанель темно-синего цвета. Я даже пожалела, что не могу незаметно сфотографировать этот наряд для Евы, чтобы она использовала покрой при создании своих костюмов.

Но тут я заметила Джиджи, с удрученным видом плетущуюся следом за матерью. Лицо девочки было явно заплакано. Отбросив все остальные мысли, я подскочила к малышке, обняла ее и подняла на руки. До сих пор я этого не делала и была поражена тем, какая она легкая, хотя она и так была слишком мала для своего возраста. Девочка уткнулась лицом в мою шею, прерывисто дыша.

– Немедленно опустите ее. – Я, несомненно, узнала голос Харпер, который слышала лишь однажды. Его просто невозможно было забыть.

– Нет, – ответила я безо всяких колебаний. Я не могла поступить иначе – Джиджи прижималась ко мне словно маленькая обезьянка, вцепившись пальчиками в мои плечи так крепко, что я почувствовала боль.

– Как вы смеете? Я ее мать и приказываю вам опустить ее.

– Харпер! Рад тебя видеть. Вообще-то здесь не ты распоряжаешься.

Она резко обернулась и уставилась в полные тихой ярости глаза бывшего мужа.

– Это мой ребенок, – сказала Харпер с потемневшим от злости лицом, что, надо признать, не делало ее менее привлекательной.

– На самом деле, – криво усмехнулся Финн, – из курса биологии в старших классах я знаю, что это и мой ребенок тоже.

Я впервые видела их вместе и должна признаться, что, наверное, они были очень красивой парой. Но, как и в том самом доме, в котором они когда-то жили вместе, все в них было слишком совершенным.

Финн говорил спокойно, но потемневшие от гнева глаза выдавали его истинные чувства.

– И, если мне не изменяет память, именно я являюсь единственным опекуном ребенка, то есть командую здесь я. Почему ты здесь и по какой причине расстроена Джиджи? – Он нежно коснулся головы девочки, давая ей понять, что он рядом и поддерживает ее, но малышка продолжала цепляться за меня.

Интересно, он нарочно назвал ее при матери Джиджи? Харпер, поджав губы, резким движением выхватила из сумочки смытый листок бумаги и швырнула его Финну.

– Вот, полюбуйся!

Финн развернул бумагу и несколько мгновений смотрел на нее ничего не понимающими глазами.

– Что это такое?

– Это рисунок, который Женевьева сделала для меня. Он просто отвратителен.

Финн опустил мятый листок.

– Не вижу ничего отвратительного. И пожалуйста, прошу выбирать слова в присутствии нашей дочери.

– Ничего, пусть она слышит. Ей надо твердо усвоить, что соответствует приличиям, а что нет. Совершенно ясно, что весь этот нищий сброд, который ты нанял сидеть с ней этим летом, учит ее неподобающим вещам.

Харпер даже не смотрела в мою сторону, но я прекрасно понимала, кого она имеет в виду.

Внезапно Финн почти прорычал, и я не узнала его голоса:

– Не собираюсь повторять. Следи, что говоришь в присутствии Джиджи, или же я самолично вышвырну тебя отсюда.

Я чуть не расхохоталась, представив эту картину, и сдержалась лишь из-за плачущей девочки у меня на руках.

Харпер застыла.

– По крайней мере, объясни мне, что все это значит, – сказала она, указывая на рисунок.

– Понятия не имею. Но у нашей дочери, несомненно, талант к художественному творчеству, о чем мы даже не подозревали, и очень развитое воображение.

Глаза Харпер сузились от ненависти.

– Ты изволишь шутить? На рисунке изображено кладбище. Кладбище, понимаешь? Откуда она знает о существовании кладбищ?

У меня перехватило дыхание.

– Позвольте взглянуть.

Харпер хотела было возразить, но Финн проигнорировал ее и протянул мне рисунок, чтобы я могла рассмотреть. Он, несомненно, был прав насчет художественного таланта Джиджи. Конечно, это был не шедевр в полном смысле этого слова, но девочка прекрасно передала детали и цвета, и нарисованные персонажи были легкоузнаваемы. Но, должна признать, выглядели они действительно очень странно.