– Хорошо!

– Хорошо… – вторил ему Тобиас.

Если бы не этот гвоздь в кровати! Что-то Гай должен вспомнить! Что-то страшное. То, что способно разрушить эту идиллию. Но накатившая теплая волна шепнула – а нужно ли? Зачем разрушать то, что так безмятежно и прекрасно. Гай согласился и, поддавшись расслабляющей неге, облокотившись на стену рубки рядом с Тобиасом, и, как и он, подставил солнцу лицо. Затем он увидел Свимми. Отчего-то Свимми не было так чудесно, как им с Тоби. Он мерил за рубкой крошечный пятачок палубы длинными шаркающими шагами. Пять шагов вдоль и остановился у борта на краю палубы. Теперь пять шагов в корму. Секундная заминка, разворот и пять к противоположному борту.

– Что ты делаешь? – подошел Гай.

– Думаю, – односложно, и словно через силу, ответил Свимми.

– О чем? – такой ответ, Гая определенно заинтересовал.

– Где конец, там и начало, – Свимми задумался, и вдруг его словно прорвало: – Начало и конец! Конец – начало! Как понять – что существеннее: конец началу, или начало концу? Все движется по кругу! Но что из них первично?

Гай не нашелся, что ответить и тихо отошел, предоставив Свимми самому решать такую сложную дилемму.

Темный росток в груди шевельнулся с новой силой. Он настойчиво рвался на свободу сквозь накатывающие волны блаженства и спокойствия. Упрямый росток. Он терзал Гая все сильнее и сильнее, требуя вспомнить то, что нельзя. Что-то запретное, опасное, но требующее выхода.

Гай вернулся к Тобиасу и, глядя в его умиротворенное лицо, тихо произнес:

– Тебе ни о чем не хочется спросить?

– Нет, – Тоби был сама безразличность.

– А вот Свимми терзается вопросами, на которые хотелось бы узнать ответы и мне.

Тобиас промолчал и, отвернувшись, подставил солнцу правую щеку. Тогда Гай взял его за руку и резко ударил об угол рубки. Тоби открыл глаза и улыбнулся.

– Тебе не больно, – скорее не спрашивая, а утверждая, произнес Гай.

– Нет.

– Ты не чувствуешь боли, тебе не хочется пить, не хочется есть. И после этого у тебя не возникает мысли, что что-то не так?

– Нет.

Росток требовал пробудить память, но ее словно не было.

«Живи секундой бытия, борясь с упрямым ростком, – шептало разомлевшее сознание, – ни мгновением назад, ни мигом вперед. Настоящее – это исчезающий рубеж между бесконечным, уже не существующим прошлым и бесконечным, еще не существующим будущим…»

И как результат их борьбы накатила боль. Гай схватился за голову, и вдруг ему снова стало хорошо. Навалилось умиротворяющее оцепенение, перед глазами поплыли видения. Их было много, одно наслаивалось на другое. Высокая зеленая трава. По ней ходили люди. Улыбающиеся люди на зеленой траве. Не выжженный цемент городских улиц, а тропы, вытоптанные в траве и ведущие вдоль ручья, и дальше белые просторные жилища. Домами такие сооружения назвать не поворачивается язык. Они были сделаны не из бетона, а из дерева! Неслыханная роскошь! Видения менялись, менялся их ракурс. Теперь он видел все не с высоты птичьего полета, а шел рядом с людьми, и они ему улыбались. Пытались заговорить, окликнуть, спросить. Гай потерял ощущение времени, оно изменило формат. А каким оно стало? Ускорилось или остановилось, он никак не мог понять.

– А-а-а-а!!!

Истошный, душераздирающий крик вырвал его из оцепенения, заставив открыть глаза. К рубке бежал Вольф, а за ним, подобрав рясу, гнался Святоша Джо. Святоша отстал и, бессильно грозя вдогонку кулаком, визгливо выкрикнул:

– Стой! Остановись, иначе прокляну!

Вольф оттолкнул их с Тобиасом от двери и, одним прыжком перемахнув рубку, нырнул в трюм.

– Стой, дурак!

Гай предусмотрительно отодвинулся, и, размахивающий кулаками Святоша, пробежав рядом, до него не достал. Нырнув следом за Вольфом в трюм, он выкрикнул уже с лестницы:

– Ты мне обещал! Вольф, заблудший выродок, ты же мне обещал!

Проводив спину в сутане заинтригованным взглядом, Гай обернулся к Тобиасу. Но Тоби лишь лениво повел глазами, отвернулся, подставил солнцу лицо и снова застыл.

– Что с ним? – спросил Гай.

Тобиас не ответил.

Хотя Гай ничего другого и не ожидал. Не говоря больше ни слова, он двинулся следом за Святошей. Предчувствие подсказки заставило его собраться. Что-то сейчас произойдет. Что-то сейчас он узнает. Ожидание чего-то странного заставило разволноваться. В шестом отсеке Святоши с Вольфом не оказалось. Не было их и в пятом. Нервная речь Святоши доносилась из четвертого. Теперь беспокойство переросло в тревогу – это уже было! Сейчас он нагнется, заденет головой низкую дверь и натолкнется на спину Вольфа! Гай заглянул в проем: так и есть, Вольф стоит сразу за комингсом. Гай нагнулся, вошел и стал за его спиной молчаливой тенью. Хотя на этот раз показалось, что Вольф отреагировал на его появление и сделал шаг в сторону.

– Я тебя предупреждал! – выкрикнул, словно пригвоздив его к полу, Святоша. – Я ведь тебя предупреждал?

– Предупреждал, – поникнув головой, подтвердил Вольф.

– А ты мне пообещал, что не сдвинешься с места! – продолжал наседать Святоша.

В ответ Вольф лишь повинно кивнул.

– Почему ты меня не послушал?

– Не знаю.

– Так и должно быть. Ты ничего не знаешь, зато мне известно все! Ты должен был слушаться меня и повиноваться каждому моему слову!

– Я виноват.

Глядя на его покорно согнутую спину, Святоша оттаял и уже спокойнее произнес:

– Все как я и ожидал. Ты же видишь, что произошло все в точности так, как я тебе и говорил?

– Да, все так и произошло.

– Они пришли, а ты убежал! Что они о нас подумают?

– Ты не сказал, зачем они пришли – я испугался.

– Выслушай меня и поверь каждому моему слову!

Вольф склонился еще ниже, весь обратившись в слух.

– Мы безлики. Но скоро мы вернем наши лица.

– Вернем.

– Обретем себя.

– Обретем.

«Сейчас Святоша спросит – почему он убежал?» – уже догадался Гай.

– Тогда почему ты убежал?

«Я увидел, что они плывут к нам, – словно подсказывая Вольфу, шепнул Гай. – От этого мне стало страшно».

– Я увидел, что они плывут к нам. От этого мне стало страшно, – эхом произнес Вольф.

«События идут по кругу! – Гай подавил взволнованный стон. – Свимми так и сказал: – все движется по кругу! Сейчас Святоша скажет, что Вольф не должен их бояться! Еще бы сказал – кого, черт побери?!»

– Ты не должен их бояться.

– Почему?

– В их руках нет оружия, как нет и зла.