покрасоваться перед дружками.

– Привет. Каролина Диллон, – ответила Лина и пожала Кельвину руку, а следом руки его друзей.

– Кельвин Паркер.

– Стив Голкомб, – представился второй. Могу сказать, он был ничего. Высокий, широкоплечий, статный, с крупной рыжий шевелюрой. Не ярко-рыжей, а оттенка стальной проволоки. И глаза темные-темные, цвета кофе или горького шоколада. Несмотря на это, лицо его было некрасивое, все в веснушках и родинках. Может, я чего-то не понимаю, но бледнокожий Кельвин с васильковыми глазами привлек меня куда больше. Дура!

– А вы удостоите нас словом, мадам? – раскатисто произнес Паркер, обращаясь ко мне.

      Я взглянула на него так, что без слов было понятно, я выделяю его среди трех подошедших, считаю его особенным, и он ответил мне таким же выразительным взглядом.

– Анастейша Диллон, – коротко ответила я.

– Так вы сестры! – кивнул Стив.

– Ну, а я Генри Шарп, – учтиво поклонился кудрявый парень. С виду он был старше всех нас, ведь голос его не по-детски басил, на лице красовалась темные щетина, а кожа была грубая и смуглая. В общем, либо ему было далеко за тридцать, либо гормоны разбушевались. Между прочим, несмотря на возраст, Генри вел себя, как ребенок, нес какую-то околесицу, перебивал, вставляя глупые шутки. Это я успела понять за то время, что эти трое шли с нами по парку.

      Да, в тот день мы с Линой купались в мужском внимании. Парни без умолку болтали, шутили, чтобы нам не было скучно в их компании. Сначала они следовали за нами, а потом я не заметила, как они стали выбирать куда идти, по какой аллее, где лучше перейти дорогу или остановиться, чтобы зайти в магазин.

      Так я познакомилась с Кельвином Паркером. Больше его друзей я ни разу не видела, так что их можно легко выкинуть из головы.

На следующий день я проснулась оттого, что в окно моей с Линой комнаты кто-то стучал. И что же вы думаете? Конечно, это был Кельвин, который, каким-то образом узнав мой адрес, пришел пожелать доброе утро. Он приволок с собой целый ящик бананов. Больше всего меня рассмешил его вид. Помимо странных хлопчатобумажных шорт и заправленной голубой футболки с эмблемой корпорация «Газпром», он нахлобучил себе на голову черную кожаную шляпу и во рту держал алую розу. Увидев его в этом одеянии, я точно решила, что никогда не смогу влюбиться в этого клоуна, ведь меня всегда привлекали крутые плохиши, вроде Эдриана. Я смотрела на Кельвина, жуя поданный банан, и не могла нахохотаться. Тогда я не поняла, но сейчас понимаю. Это все были уловки, игры с моим разумом. Паркер знал, насколько глупо нарядился, он сделал это специально, чтобы стать в моей жизни неповторимым и особенным.

      После того, как Кельвин вручил ящик и розу, он пригласил меня на выставку антиквариата, причем прямо сейчас. Я хотела отказаться, ведь нужно было привести себя в порядок, переодеться, но Кельвин бесцеремонно вытащил меня из окна в одной пижаме, перекинул через плечо и понес на выставку. Видели бы вы эти косые взгляды, которые на нас бросали прохожие. Сами представьте, странно одетый парень несет на плече девушку в ночном белье, которая вдобавок дожевывает банан.

      Я же относилась к вниманию Кельвина легкомысленно, хотя и оценивала по праву его красоту. Я считала его просто забавным знакомым, с которым можно развлечься.

      Когда мы пришли на выставку, любоваться антиквариатом нам совершенно не хотелось, поэтому мы, бегая из зала в зал, занимались всякими глупостями. Мне было немного неловко светить пижамой, поэтому мы прятались от людей, перед которыми я не хотела показываться, хотя, в принципе, народу было немного. В конце концов, утро.

      О чем мы говорили, я совершенно не помню, несли чушь полнейшую. Беда в том, что я была босая, и время от времени Кельвин носил меня на руках, либо держал за руку. Уверена, уже тогда мы выглядели, как любовная парочка.

      Мы шли по залу, битком набитому глиняной посудой, как к нам подошел охранник, решивший, что мы с катушек съехали. Ему же не объяснить, что меня всего-навсего вытащили из окна. Да нам и не хотелось ничего объяснять, поэтому мы стали от него убегать и убегали до тех пор, пока не напоролись на маленький темный подвал – подсобку, в котором спрятались, заперев дверь.

– Ничего так адреналин в место тихого семейного завтрака, – глубоко дыша, с улыбкой до ушей сказала ему я.

      Кельвин снял свою безобразную шляпу, поправив волосы, и усмехнулся, подняв на меня глаза. То, как он это сделал, сразило меня наповал, и я поняла, что влюбилась. У меня перед глазами, будто сотни петард взорвались. Я смотрела на него в полутьме и не могла отвести взгляда, а он даже на меня не смотрел, устремив взгляд вдаль, все также улыбаясь. Клянусь, я словно в реальности увидела, как между нами что-то пробежало. Еще час назад я была уверена, что он слишком прост для меня, а спустя этот час мир вверх дном перевернулся. Не передать словами, какой он был прекрасный. За миг в подсобке я потеряла голову, рассудок, здравый смысл, сердце – все!

– Ну? вы поцеловались? – нетерпеливо выпила Анабель.

– Нет. Нас настиг охранник и велел покинуть выставку, – ответила Стей. – И мы ушли. Хоть Лина, как могла, прикрывала меня перед тетями и дядей, но мне все равно пришлось вернуться домой. Кельвин пообещал прийти вечером и пришел, пригласив меня на концерт какой-то рок-группы.

      Господи, честное слово, не знаю, как у меня не лопнули барабанные перепонки, а из ушей не потекла кровь. Этот концерт был сущим адом, но я вытерпела все два часа, ведь Кельвину очень нравились песни. Он и танцевал, и подпевал, и пытался растормошить меня. Но я как-то стеснялась, да и слов не знала, поэтому ограничивалась переминанием с ноги на ногу и обворожительной улыбкой. Что это за группа выступала, я не имею понятия. Трое парней с голым торсом и черными глазами орали во всю глотку в микрофоны и, скача, как обезумевшие ослы, брыньчали на гитарах. Ну, что хорошего?

      После концерта Кельвин проводил меня домой. Когда мы прощались, Он хотел поцеловать меня, но я чего-то испугалась и убежала. Я испортила очень романтичный момент. Ночь была прекрасна, самое то для моего первого поцелуя. Но, увы, я слишком волновалась, думая о том, что не умею целоваться так хорошо, как его бывшие