— Это невозможно, — уверенно заявил Декер.

— Кроме того, пришлось бы объяснять, как у меня могут быть месячные, если мне удалили матку. И как я, в соответствии с религиозными правилами, определяю, когда мне можно, а когда нельзя. Да и потом, я думаю, он все равно ничего бы не понял, если бы я начала говорить об особенностях остаточной внутриматочной ткани и о прочих деталях. Этот Хейден не слишком умен.

— Да он полный идиот! — Декер привлек жену к себе и поцеловал ее в шею. — Знаешь, что я сейчас чувствую? Что я самый счастливый человек на свете. Честно говоря, все это было гораздо тяжелее, чем я ожидал. Ты знаешь, вообще-то я немного наврал.

Рина вытерла глаза и заглянула мужу в лицо.

— То есть как наврал?

Лейтенант снова прижал ее к себе и еще раз поцеловал.

— М-м, как ты замечательно пахнешь.

— Так в чем ты наврал, Питер?

— Насчет жалобы, которая была подана на меня, когда я работал в Гейнсвилле. Она была вполне обоснованная. — Декер опять поцеловал жену. — Хейден неплохо разобрался в моей психологии, дорогая. Все эти антивоенные манифестации действительно бесили меня. Я тогда только-только вернулся из Вьетнама — хлебнувший лиха, полный сомнений... но прежде всего обозленный. У меня был ужасный характер, Рина.

— У тебя?

— Человек не может научиться контролировать себя так, как умею это делать я, если ему нечего контролировать. Обычно мне удавалось совладать с собой, но в тот раз... сам удивляюсь. Это была обычная демонстрация студентов колледжей. Ничего особенного. Просто толпа ничего не знающих и не желающих знать, выпендривающихся молодых болванов. — Декер отвернулся. — У меня внутри как будто тумблер какой-то щелкнул. Раз — и все, я сорвался. Выбрал одного, самого противного, громче всех орущего, положил мордой вниз и проволок добрых сто футов по только что положенному, свежему асфальту.

— О, боже!

— В результате его живот стал похож на кусок сырого мяса.

Рина стряхнула с себя руки Декера.

— Это просто ужасно.

— Да, это было ужасно, — согласился Декер. — Но тот, кто побывал во Вьетнаме, меня бы понял.

Чувствуя болезненную пульсацию в голове, Рина сделала глубокий вдох и медленно выдохнула. Она понимала: то, о чем муж только что рассказал ей, произошло очень давно, и теперь читать ему мораль было бы глупо.

— Да, наверное, — сказала она.

Декер снова поцеловал ее в шею, отметив про себя, что Рина при этом напряглась, как струна.

— Я поддался своему гневу и был неправ, — признался он. — Но, честно говоря, когда я дал волю чувствам... это доставило мне удовольствие.

Рина снова отстранилась и пристально посмотрела на мужа, но он не отвернулся, не отвел глаза.

— Зачем ты мне это рассказываешь?

— Я верю тебе и считаю, что не должен скрывать от тебя правду.

Рина попыталась расслабиться, но у нее ничего не вышло.

— Раз уж ты так разоткровенничался, может, скажешь мне, как ты заставил его забрать свою жалобу?

— Вообще-то это был не он, а она. — Декер смущенно улыбнулся. — Прежде чем о жалобе узнало мое начальство, я разыскал девушку. Пошел прямо к ней в общежитие, в комнату, где она жила. Помню еще, я надел футболку и джинсы, а из обуви выбрал сандалии. Мне хотелось, чтобы я совсем не был похож на полицейского. Я ужасно извинялся, только что на колени не становился. Предлагал ей любую компенсацию, которую она сочтет необходимой. Старался понравиться. Конечно, я надеялся на удачу, но все же был очень удивлен, когда на следующий день она забрала свою жалобу.

— А что потом?

— Потом... все, что было потом — как говорится, уже в прошлом.

Рина уставилась на мужа, приоткрыв от удивления рот.

— Так это была Джен?

— Представь себе! И тот случай — первый и единственный, когда она отказалась от своих обвинений против меня, — засмеялся Декер.

Уэбстер прекрасно знал, что беседовать с подростками — весьма нелегкое дело. При виде любого взрослого, а тем более человека, который мог оказаться полицейским, они становились недоверчивыми и подозрительными. Строить из себя «крутого» или своего в доску вряд ли имело смысл — юные парни и девушки очень легко улавливали любую фальшь.

Как с ними поладить? Раздумывая об этом, Уэбстер в конце концов решил, что попробует сыграть на свойственном молодым людям преувеличенном желании казаться самим себе и окружающим важными персонами. Для этого ему надо было сделать вид, будто их мнение о Харлане Манце действительно очень интересует полицию.

Припарковав автомобиль без полицейских опознавательных знаков в квартале от Уэстбриджского подготовительного колледжа, он подошел к воротам этого престижного учебного заведения в четыре тридцать, в тот самый момент, когда прозвенел звонок, извещающий об окончании занятий. Уэстбридж раскинулся на большой лужайке площадью в несколько акров. Он представлял собой комплекс зданий в так называемом федералистском стиле. Была на его территории даже колокольня. От главного четырехэтажного корпуса отходили в разные стороны многочисленные пристройки. Все здания были возведены из сложенного «елочкой» кирпича — далеко не самого лучшего материала, учитывая сейсмическую активность, характерную для местности, в которой располагался Лос-Анджелес. Впрочем, это, судя по всему, не слишком тревожило родителей учащихся колледжа — по-видимому, для них архитектура, характерная для Новой Англии, как бы символизировала мечту о ее университетах, и прежде всего о Гарварде.

Готовясь к своей новой роли, Уэбстер облачился в черный шелковый пиджак, черную футболку и джинсы. Этот наряд должен был сразу дать понять, что он хотя и полицейский, но не какой-нибудь противный коп с отталкивающей внешностью, а настоящий профессионал, спокойный и деловитый.

Ворота колледжа открылись, и на улицу шумной толпой повалили учащиеся. Юноши, давая выход накопившейся энергии, кричали, ругались, то и дело принимали картинные позы и всячески бравировали. Девушки, с преувеличенным оживлением жестикулируя и нервно хихикая, шумно обсуждали последние сплетни. Со стоянок, ревя моторами, беспрерывно выезжали автомобили — полноприводные внедорожники, джипы, спортивные авто с откидным верхом — «мустанги», «камаро», «тандерберды», более строгие «ягуары», БМВ, «мерседесы». Уэбстер заметил даже один «порше-каррера». Лицо владельца «порше» было густо усеяно прыщами. Кто знает? Может, роскошный автомобиль помогал ему бороться с комплексами, связанными с дефектами внешности.

Уэбстер окинул взглядом пеструю толпу и выделил для себя стоявшую на тротуаре небольшую группу молодых людей более или менее типичной наружности. Трое юношей в синих двубортных пиджаках и две девушки в белых блузках и темных плиссированных юбках вели себя сдержанно, без излишней развязности.