– Вы так щедры, ваше величество.

Аргирос раскланялся и вышел. Прием прошел лучше, чем он мог надеяться. И все же он не понимал, почему так нервничает.

Для пира магистр достал лучшее платье, которое взял с собой в поездку. В Константинополе у него остались и более красивые одеяния, в том числе роскошный наряд из парчи цвета морской волны, щедро расшитый шелком. Но для торговца средней руки это было бы слишком. Костюм из коричневой шерсти подходил куда лучше.

Молва о чудо-вине, должно быть, распространялась стремительно; дрожащие руки помогали Аргиросу сгрузить кувшины с вьючных лошадей. Чересчур жадные руки…

– Эй, отойди! – крикнул слуге магистр. – Ваш царь просил меня принести десять кувшинов. Если моя голова окажется на стене за обман, я знаю, кто за мной последует.

Этого оказалось достаточно, чтобы отпугнуть парня: все же люди Гоария боялись своего царя.

В пиршественном зале заливались рога, флейты и барабаны. Музыка звучала живо, но в излюбленном в Персии и на Востоке миноре. Аргирос много раз слышал ее, но так и не пристрастился к ней.

Слуги еще не накрыли столов. Гости и их спутницы переговаривались, держа в руках кубки. Когда церемониймейстер объявил имя Аргироса и прочие слуги внесли в зал кувшины с чудо-вином, царь Гоарий трижды хлопнул в ладоши, и сразу стало тихо.

– Это поставщик новой и крепкой отрады, – объявил царь, – за какую ничего не жалко!

Он говорил на персидском. Тем временем Аргирос уже понял, что в том не было оскорбления, поскольку местные придворные лучше знали этот язык, чем греческий. Гоарий дал знак Аргиросу подойти.

– Получи обещанную плату.

Аргирос проталкивался сквозь толпу. Он без труда видел царя: они оба были выше многих в зале. За спиной магистр уже слышал возгласы изумления со стороны гостей, распробовавших чудо-вино.

– Двести номисм, – сказал царь и бросил кожаный кошель над головами остававшихся между ним и Аргиросом двух гостей.

– Благодарю, ваше величество, – сказал магистр и поклонился, теперь уже оказавшись лицом к лицу с Гоарием.

– Пустяк, – небрежно махнул рукой царь. Рядом с ним стояла женщина. Раньше Аргирос не мог рассмотреть ее, поскольку ее макушка едва возвышалась над плечом Гоария. Густые черные волосы ниспадали волнами. На смелом смуглом лице лукаво блестели темные глаза. Она задорно и вызывающе улыбнулась магистру.

– Мирран, это Аргирос, виноторговец, о котором я тебе говорил, – сказал Гоарий.

У магистра похолодело в груди, когда он узнал ее. Василий застыл в ожидании, что персиянка его выдаст.

Она снова повернулась к нему с насмешливым видом.

– Я слыхала о нем, – произнесла она на греческом с гортанным акцентом своего родного языка. – Ах, он знаменит тем, что поставляет разные новинки.

После этого она обратилась к Гоарию:

– За какое чудо вы так щедро вознаградили его?

– За вино, выдавленное не иначе как самой молнией, – ответил царь аланов. – Дорогая, ты должна попробовать.

Он обнял Мирран за талию, она прижалась к нему, и оба не спеша направились к столу, на который слуги выставили чудо-вино.

Аргирос смотрел вслед этой паре. Он держал себя в руках, стараясь не выдать своего смущения, и машинально почесал затылок. Мирран стала любовницей Гоария и обрела влияние на него. В этом магистр не сомневался. Несомненно, Мирран способна увлечь даже мраморную статую, если то статуя мужчины.

Тогда почему же она оставила Аргироса на свободе? В голову пришел единственный ответ: она могла расправиться с ним в любой подходящий для нее момент. Но все же это опрометчиво с ее стороны. Мирран достаточно опытна в интригах, чтобы понимать: чем дольше даешь волю сопернику, тем опаснее он становится. Она не должна упустить отличный шанс избавиться от него.

Василий еле заметно пожал плечами. Если Мирран позволила себе подобный промах, она обязательно извлечет из этого максимальную выгоду.

Вскоре слуги принялись расставлять столы и стулья. Гоарий, по-прежнему вместе с Мирран, сел за головным столом. Тем самым царь подал гостям сигнал рассаживаться. Все заняли свои места, кроме киргизов, которые никак не могли оторваться от чудо-вина. Один из них был уже почти без сознания; и двое товарищей были вынуждены его поддерживать. Старшим распорядителям пришлось убеждать кочевников сесть. Наконец те неохотно уселись за стол напротив Гоария.

Аргирос думал, что повара на кухне, должно быть, уже рвали на себе волосы от нетерпения, когда же начнется ужин. Они быстро наверстали потерянное время. Постанывая под тяжелой ношей, прислужники несли блюда с жареными козлятами, ягнятами и гусями. Другие доставили бочонки с горохом и луком, зала наполнилась ароматом свежеиспеченного хлеба.

Остатки чудо-вина, видимо, сохранили для стола Гоария, а менее знатные довольствовались сладкими кавказскими винами из подвалов аланского царя. Аргирос пил умеренно. Он не спускал глаз с Мирран, пытаясь разгадать затеянную ею игру.

Никто из сидевших рядом не самых знатных аланов и богатых горожан не нашел пристальные взгляды Аргироса предосудительными. Как ни желанна Мирран, не она привлекала всеобщее внимание. Зато киргизы устроили свой спектакль.

Аргирос знал, что степные кочевники испытывали нужду и, дабы наверстать упущенное, при возможности были готовы объесться. Читая об описанных Гомером циклопических пирах, магистр иногда полагал, что герои Троянской войны отличались той же слабостью. Возможно, как и предки аланов, когда они еще были степным народом. Однако нынешнее поколение утратило эти качества. Его представители с изумлением наблюдали за тем, как ели, ели и ели киргизы.

Заодно кочевники и пили, глотая чудо-вино, точно подкисшее кобылье молоко. Тот, что опьянел еще перед пиром, тихо сполз со стула прямо под стол. Скоро его примеру последовал и второй. Остальные просто буйствовали. Они колотили по столу кулаками, защищая свою точку зрения на что-либо, и кричали все громче и громче, а потом принялись распевать песни на родном языке. Аргирос узнал несколько слов, как и некоторые из присутствовавших в зале. Песня была воинственная.

Слуги убрали широкие тарелки, но не тронули блюда перед громко возмутившимися киргизами. Гоарий встал и поднял вверх руки. Установилась тишина. Наконец киргизы заметили, что кричат они одни. Тогда они тоже притихли и прислушались, что же скажет царь.

– Спасибо, друзья, что разделили со мной праздник, – начал царь по-персидски. Он выждал, пока его слова переведут тем, кто не знал языка, а затем добавил: – Я знаю, что привыкшим к роскоши Константинополя или Ктесифона пир не покажется таким уж богатым, но при наших скромных возможностях мы постарались.

Аргирос вновь почесал затылок. Скромность и самоуничижение – этого от царя аланов он не ожидал. Гоарий продолжал:

– Так или иначе, мы многому научились у римлян и персов. Из всех народов под солнцем, – царь взглянул на Мирран, упоенно ему улыбавшуюся (если Гоарий попал в объятия Ормузда, Аргирос был уверен, что перед тем царь оказался в объятиях красноречивой защитницы этого Бога), – они самые сильные и разумные. И это не случайно, потому что оба качества взаимосвязаны.