Царь остановился. Придворные зааплодировали. Знатные киргизы, пока пребывавшие в сознании, неимоверно скучали. Аргирос им сочувствовал. Если у Гоария и было что-то на уме, он не спешил раскрывать карты.

Так думал магистр, пока царь вдруг не перешел на державное «мы».

– Хоть наше государство сейчас невелико, мы не считаем себя менее разумными, чем император и царь царей.

«Обоим упомянутым правителям, по крайней мере, хватало здравого смысла не хвастать своим умом», – про себя едко заметил Аргирос.

И все-таки в речах Гоария была своя логика, хотя и извращенная.

– Мы достаточно проницательны и видим, что наша сила в нашем здравомыслии и способности оценить выгоды политики, до того не опробованной. В один прекрасный день, возможно, богатые и славные ныне в столицах империй будут иметь повод завидовать нам, как сейчас мы завидуем им.

Придворные зааплодировали снова. Похоже, они понимали, о чем толковал их царь. Аргирос счел, что бедняги, вероятно, уже много раз выслушивали подобные рассуждения. Он слышал о жестокости Гоария, и царь подтверждал свою репутацию.

Двое киргизских послов тоже бурно приветствовали аланского правителя, а может быть, и его деяния. Остальные кочевники уже погрузились в пьяную дремоту. Аргирос им позавидовал.

Гоарий был убежден, что его речь стала апогеем вечера, поскольку после нее гостей уже не развлекали ни певцы, ни танцоры, ни акробаты. Вместо того царь взмахнул рукой в сторону выхода, подавая знак, что пиршество завершалось.

Как и в Константинополе, обычай требовал от уходящих гостей выразить благодарность щедрому хозяину. Вздыхая тайком, Аргирос присоединился к веренице гостей. Ему хотелось завоевать расположение Гоария, но не иметь с ним дела непосредственно.

Однако Гоарий восторженно выразил признательность магистру.

– Мы у вас в долгу. Благодаря вам и вашему чудо-вину пир удался на славу.

Царь говорил по-гречески, чтобы название нового напитка не прозвучало странно посреди персидской фразы. Один из киргизов понимал государственный язык Римской империи и даже немного говорил на нем. Аргирос не успел ответить царю, как кочевник ткнул магистра в бок.

– Ты это питье сделал, а? Хорошо. Откуда ты?

– Из Константинополя, – ответил Василий. Острый палец кочевника отвлек Аргироса от царя, которому следовало ответить по этикету.

– Ах, столица.

Пьяному кочевнику не было дела до этикета, если его вообще когда-либо заботили такие тонкости.

– Ты и я, может быть, в один чудесный день увидимся в Константинополе скоро, а?

– У кого не возникало такого желания? – Голос Гоария звучал вкрадчиво, но глаза сверкали.

Аргирос поклонился государю.

– Служить вам – честь для меня, ваше величество. – Он повернулся к Мирран. – И госпоже.

Вероятно, такая прямота могла заставить ее сорваться, и магистр понимал, насколько это опасно.

Разумеется, она полностью владела собой. С достоинством королевы она протянула Василию изящную руку. Его возмущало, что приходилось плясать под дудку Мирран, но иного выбора не было.

– Мой государь все сказал за меня, – произнесла она.

Магистр пролепетал учтивый ответ и, раскланиваясь, исчез с глаз царя. Выйдя из замка, он нанял мальчика-факельщика, чтобы не заблудиться по дороге к постоялому двору. Мальчик-грузин понимал персидский, если говорили медленно и сопровождали слова выразительными жестами.

– Остановись на минуту и подними факел, – велел Аргирос, когда они свернули за угол и дворец скрылся из вида.

Мальчик подчинился. Аргирос развернул клочок пергамента, который ему сунула Мирран. Держа его близко к лицу при тусклом и мерцающем свете, Василий прочел: «Жди меня завтра один у зеленного рынка, иначе я скажу Гоарию, кто ты такой».

«Никаких хитростей и уверток», – подумал магистр и убрал записку в карман на поясе.

Но это не значило, что Мирран не добьется своего. Как правило, ей это удавалось.

– Вы пойдете на свидание с ней? – Корипп, услышав новость от Аргироса, проникся явным недоверием. – Что делать нам, если она расправится с вами? Вы же не станете утверждать, что она озабочена вашим благополучием.

– Сомневаюсь, – признал Аргирос. Он пытался быть рассудительным, но ему претила открытая прямота товарища. Он попробовал высказать свои доводы: – Если бы она хотела уничтожить меня, она бы уже сделала это вчера вечером без всякой канители. Судя по всему, она водит Гоария вокруг пальца.

Корипп фыркнул.

– Это безумие, вот что я скажу.

– Быть разоблаченным перед Гоарием – еще хуже. Я знаю: Мирран не будет угрожать без причины.

Корипп издал глубокий стон: его слова не убедили магистра. Тем не менее Аргирос руководил константинопольской делегацией, так что североафриканцу оставалось только роптать.

Магистр попытался вывести Кориппа из мрачного настроения. Он обвел рукой комнату гостиницы и указал на три печи для варки чудо-вина, которые запустил Корипп со своей командой.

– Ты зря так волнуешься, дружище. Если даже со мной что-нибудь случится, вы сможете заняться производством чудо-вина и разбогатеть здесь.

Корипп вернулся к своему резкому родному диалекту:

– В этом забытом Богом городишке? Кому это понравится?

«Он прав», – думал Аргирос.

И все же магистр благосклонным взглядом взирал на Дарьял по дороге к зеленному рынку. Если ему удастся остаться живым после свидания с Мирран, быть может, они смогут сотрудничать. Вряд ли Гоарий обрадовался бы тому, что его любовница устроила тайное свидание с другим мужчиной. И магистра привлекала перспектива посостязаться с лучшим умом в Персии. К собственному смущению, Аргирос не однажды убеждался в выдающихся способностях Мирран.

Тому, кто привык к изобилию Константинополя, овощной базар Дарьяла показался бы маленьким и нищим. Должно быть, городские надсмотрщики конфисковывали половину выставляемого на продажу товара. Аргирос купил гроздь винограда и стал ждать, когда на тесной площади появится Мирран.

Он не знал, чего от нее ожидать. У Гоария она была наряжена в расшитое платье знатной дамы с браслетами и блестящим золотым ожерельем. Но магистр видывал ее и в тонком одеянии танцовщицы, а однажды она искусно переоделась старухой.

Аргирос почти разочаровался, узнав ее с первого взгляда. На ней было чисто-белое льняное платье, подходящее для жены торговца средней руки, но выглядела она в нем, как королева. Медный обруч поддерживал волосы, и больше – никаких украшений. Заметив Аргироса, она помахала рукой и подошла, точно приветствуя старого друга.

– Ты явился с новой игрушкой, Василий? – спросила Мирран живым, поддразнивающим тоном, как, должно быть, обратилась бы кошка к попавшейся в когти птице. – Разве есть лучший способ расположить к себе мужчину, чем напоить его; тем более что он пьянеет быстрее, чем замечает это?