— К какому народу?

— К тусовке. Там конкретные люди бывают, серьезные. Через месяц, например, у Пупыря запланировано шесть площадок в Тюмени. А там сам понимаешь — нефтяные князьки, топ-менеджеры, областные чинуши. Золотые ребята. У них тоже какие-то личные запросы есть — тому свадьба, у того день рождения, этот просто печаль-тоску прогнать хочет. И деньги некуда девать. Девчонки пупыревы говорят, на таких «левых» шабашках вдвое больше заработать можно, и, главное, сам Пупырь как бы не в курсе, ему ничего отстегивать не надо…

— Например, станцевать голой в загородной сауне перед главой администрации, — вырвалось у Юрия Петровича.

Она перестала жевать.

— В смысле?

— Ну. В прямом. У него печаль-тоска, денег куры не клюют. И личный запрос. А ты — удовлетворяешь. Очень выгодно.

Марина отложила недоеденный бутерброд. Вытерла губы салфеткой.

— Знаешь, Юра, я ведь не верю, что ты в самом деле так думаешь, — сказала она. — Ты просто пытаешься как бы…

— Я в самом деле так думаю, — перебил ее Евсеев. — Я человек испорченный, поскольку постоянно изучаю изнанку жизни. А там такое творится, в этой изнанке!

— Мы с тобой восемь лет вместе, Юра. Ни разу за это время я не давала повода…

— Какой еще нужен повод, когда ты почти голая крутишься перед пьяными мужиками? Мне не нравится все это! Неужели нельзя найти нормальную работу? Хореография в школе, в художественном училище, да мало ли где еще! Пришла в девять, ушла в пять, все вечера дома, с мужем…

— Да, ты известный домосед!

Марина удивленно раскрыла глаза и подалась вперед, словно заметила на лбу мужа начинающие прорастать рожки.

— Послушай, но ведь ты сам говорил вчера, что хочешь — хочешь! — чтобы я устроилась туда! Ведь так? Мы ведь с тобой обсуждали это!

— Я думал, это что-то серьезное, а не частные вечеринки!

— Но так везде! А ты как думал? Все эти Киркоровы, Леонтьевы — они что, по-твоему, с дисков своих живут? Или с выступлений в «Олимпийском»? Да им стеклотару пришлось бы собирать по паркам, чтобы до следующего концерта дотянуть! Все живут, все кормятся на частниках и корпоративах — и радуются, поверь! Это способ существования такой у нашего брата!

— Только Киркоров не танцует в «Бархате» голым! — выкрикнул Евсеев.

Марина подняла указательный палец и очень серьезно покивала головой: все верно, сэр, точно подмечено, не танцует ведь… И вдруг громко расхохоталась. Юрий Петрович смотрел на нее, он даже не улыбнулся.

— Извини, Юр… — всхлипнула она. — Я просто представила, как он…

Она изобразила что-то такое руками, будто взбирается по шесту. И зашлась в новом приступе смеха.

Евсеев посмотрел на часы, одним глотком допил свой кофе и встал.

— Я тоже просто представил, — сказал он. — Просто представил, как ты отрабатываешь свои деньги на глазах у этих… И смеяться мне не хочется. Хочется забиться куда-нибудь от стыда… Жена майора ФСБ трясет голой грудью на помосте, как какая-нибудь…

— Шлюха, ты хотел сказать? — по инерции шутливо подсказала Марина.

Юрий Петрович промолчал. Шутить ему не хотелось. В наступившей тишине проступили звуки улицы, бормотанье телевизора за стеной, ритмичное щелканье стенных часов в гостиной.

— Я не шлюха, Юра, — сказала Марина. Она больше не улыбалась.

— А я и не говорил.

— Конечно. Ведь ты воспитанный человек. А твоя лексика — безупречна.

Юрий Петрович вышел из кухни. Внутри у него жгло, он даже не знал отчего — то ли от раздражения, то ли от вчерашних подгоревших палочек. Перерыл шкаф в поисках свежей сорочки, в конце концов надел вчерашнюю. Костюм. Телефон. Ключи. Деньги. Через минуту он обувался в прихожей.

Марина сидела на прежнем месте, сложив руки на груди.

— Ладно, предположим, — сказала она. — Некая майорша танцует в стриптиз-баре. И кого, скажи, это касается, кроме нее самой и мужа-майора? Кто об этом знает?

— Я знаю. И этого достаточно, — сказал Евсеев. — Да и наша служба собственной безопасности узнает. Когда-нибудь. Обязательно узнает, поверь мне.

— И что я делаю недозволенного для госбезопасности? Общаюсь с иностранцами? Нарушаю режим секретности откровенными трусиками? Или сто долларов за резинку это незаконная валютная операция?

— Замолчи! — сорвался на крик Евсеев.

— Ой, ой. Извини. Какая-то шлюха позволила себе глумиться над ФСБ…

Юрий Петрович подошел к ней и грохнул кулаком по столу. Звякнула посуда, сахарница подпрыгнула и опрокинулась, просыпав на стол белый холмик.

Марина негромко сказала: «Н-да». Поставила сахарницу на место.

— Мне нужны хорошие заработки, — сказала она спокойно. — Ни в одном хореографическом кружке таких не бывает. Вот я и зарабатываю. Что здесь плохого? У нас в стране любой труд почетен! А если я пойду преподавать в Академию, то буду получать копейки…

— Тебя и не зовут в Академию, — внезапно сказал Юрий Петрович. — Ведь так?

— Так, — охотно согласилась жена. — И не зовут.

Она встала, обошла Юрия Петровича, надела фартук, включила воду в мойке. Собрала тарелки со стола, с грохотом сгрузила их в мойку.

— Я хочу открыть свой танцевальный класс, Юра. Или даже школу. Где все будет по высшему разряду. Это моя мечта и моя цель в жизни. А пока государство не может платить моему мужу — кстати, тоже, как и я, пропадающему ночами на своей важной государственной работе, — платить столько, сколько мне необходимо, я буду зарабатывать сама. Как знаю и как умею.

— Раньше ты говорила, что готова просто варить борщи и ждать меня с работы, — сказал Евсеев. — А стриптиз будешь танцевать под сенью семейной люстры…

— А тебе это интересно? В самом деле? — она обернулась.

Руки в пене, прядь волос упала на глаза.

— Стриптиз и все такое?.. Что ж ты не трахнул меня прошлой ночью под этой своей семейной люстрой? Музыки не было, правда, но пижаму-то я сняла, все как полагается. Я ведь слышала, как ты ложишься, думала, хоть обнимет… Или с люстрой что-то не так?

Еще минуту назад Юрий Петрович готов был продолжать молотить кулаком по столу, что-то доказывать, сыпать обидными, но справедливыми словами — именно что справедливыми! Продолжать банальную семейную ссору, одним словом. Но сейчас все ушло. Ничего не хотелось. И даже стыдно стало за свою вспышку.

— Это с нами что-то не так, — сказал он. — С нами обоими.

* * *

— По данным нашего анализа, Коптоева в Москве нет. И быть не может. Тем более с целой командой боевиков…

Замнач по оперработе Плешаков тщательно разгладил лежащий перед ним лист бумаги.

— Абсолютно исключено! — добавил начальник секретариата Огольцов.