— Думали, сегодня уже не придешь.

— Задержался.

Отец скользнул взглядом по узелку галстука, выглядывающему из ворота куртки.

— Работал в субботу?

— Так, суета, — отмахнулся сын.

Клавдия Ивановна терпеливо дожидалась своей очереди. Приобняла за локти, прикоснулась губами к щеке и отстранилась. Эмоции в семье берегли.

— Здравствуй, Юрочка.

— Здравствуй, мама. Как вы?

— Порядок, — сказала Клавдия Ивановна. — Пойду на стол накрою чего-нибудь. Пока вы тут наговоритесь, как раз все будет готово.

Она обернулась к Бруту, расположившемуся за скамейкой.

— Ты со мной?

Брут надменно дернул ухом и остался сидеть на месте.

— Ну и оставайся. Упрямый, как отец, — пожаловалась Клавдия Ивановна и направилась к дому.

Отец и сын молча наблюдали, как она двигается по дорожке, высоко неся голову в синем трикотажном берете. Шаг уверенный, упругий. Жена комитетчика, боевая подруга.

— На работе неприятности? — спросил Петр Данилович.

— Даже не знаю, — ответил Евсеев. — Время покажет. Пока все в норме.

Петр Данилович кивнул. Они видели, как Клавдия Ивановна дошла до развилки и повернула. Через несколько секунд она ненадолго появилась в просвете между деревьями. От Евсеева не укрылось, как изменилась походка, когда она не думает больше, что ей смотрят в спину муж и сын: шаг стал мельче, неувереннее, в нем сразу проступил возраст. Но голова в синем берете по-прежнему гордо поднята.

— Суставы ее начали беспокоить, — сказал Петр Данилович, словно прочитав его мысли. — Резко как-то прихватило и не отпускает. Иногда полночи не спит, ворочается, покоя ей нет.

— У хирурга была?

— А что хирург. Советует на операцию ложиться, резать колени, какие-то там металлические вставки… — Петр Данилович махнул рукой. — Она и слышать не хочет.

— Но делать-то что-то надо, — сказал Евсеев.

— Соленого поменьше, яблок побольше да холодца. Таблетки вон себе какие-то выписала, пьет.

— Я поговорю с ней. Операция платная?

— Я тебе поговорю, тоже мне… — пригрозил отец. — Информация секретная, разглашению не подлежит. Если мать узнает, она мне такой разнос устроит, мало не покажется. Да и потом уже вперед мне ничего не скажет, будет молчком терпеть. Ты ее знаешь.

Из глубины сквера послышался захлебывающийся лай. Брут приподнял голову, встал на лапы. Через несколько секунд дорожку стремительно пересек рыжий кошачий силуэт — даже не силуэт, а размазанные в воздухе рыжие полосы. За ним мчался, заливаясь лаем, серый пудель в попонке.

— Брут, нельзя! — крикнул Петр Данилович, выхватывая из кармана поводок.

Но он опоздал. Брут в несколько гигантских прыжков преодолел расстояние до развилки, выскочил наперерез пуделю и, словно играючись, сшиб его грудью. Лай прервался на высокой ноте, пудель отлетел в кусты, как мячик. Брут уселся на задние лапы, коротко рыкнул и, как ни в чем не бывало, стал чесаться. Он был явно доволен собой.

— Вот балбес! — Петр Данилович вскочил со скамейки. — А ну ко мне! Брут! Ко мне! Вот скотина! Кому сказал!.. Брут!!

Тот перестал чесаться, проводил взглядом пуделя, с жалобными воплями выбежавшего из кустов и рванувшего в глубь сквера. Лишь потом задумчиво посмотрел на хозяина. Наклонил голову, словно вид подполковника ФСБ в отставке, извергающего поток брани и возмущенно хлопающего себя по коленке, казался ему не то что нестрашным, неопасным, а просто-напросто забавным. И лишь после того, как Петр Данилович пообещал оставить его без обеда, Брут решил уступить и нехотя потрусил к нему.

— Иногда просто не знаю, что делать с этой псиной, — буркнул отец, надевая на пса поводок. — Пошли отсюда скорее, пока эти пудельманы не прибежали…

Они вышли к пустырю и стали обходить сквер по тропинке.

— Наверное, просто слишком мы с ним носимся, вот в чем дело, — продолжал ворчать Петр Данилович. — Брут то, Брут сё, ути-пути, сбалансированное питание, витаминчики, а не угодно ли овсяночки на завтрак…. А он на голову садится.

Евсеев не удержался от улыбки, глядя, с каким выражением удивления и укора пес посмотрел на отца.

— Старые мы с матерью становимся. Стареем, раскиселиваемся. Времени свободного уйма, вот и результат… А может, внука просто хочется понянчить. Время-то пришло вроде бы… — Петр Данилович поднял глаза на сына. — Вы там как, не надумали случайно?

— Нет пока, — сказал Евсеев.

— Жаль. Это вы, конечно, маху даете. Мальцу уже восемь могло стукнуть, мы бы с ним на рыбалку по выходным могли… А вместо него мы с матерью вот этого зазнайку нянчим-балуем. Рядом, Брут! — прикрикнул он на пса, которому вдруг вздумалось усесться посреди дорожки. — Субли… Сублим… Как это модное слово, не знаешь?

— Сублимация, наверное.

— Точно. Когда хочешь одно, получаешь совсем другое и делаешь вид, будто так и надо. Верно?

— Ну-у…

— А, не важно! — перебил отец. — Мне сублимация эта, как покойнику баня с веником. Ты вот что разъясни мне лучше: «скайп» — что за штука такая? Это с компьютером как-то связано?

— Да, это программа такая, — сказал Евсеев. — Ставишь ее, и имеешь в результате как бы бесплатный видеотелефон. Разговариваешь с человеком, который находится в Америке, видишь его в реальном времени…

— Прям в Америке? Без контроля и цензуры? — изумился отец.

Сын усмехнулся.

— Ну, конечно! Какая сейчас цензура… Можно набрать «ЦРУ» — и попадаешь к ним на сайт. А там их история, условия приема на работу, библиотека ведомственная… И на сайт ФБР так же просто заходишь, и в библиотеку Конгресса…

— Ты что, серьезно?!

— Ну, конечно! Я же предлагал тебе подарить компьютер. Но ты ведь не очень жалуешь эти новинки… Или решил, наконец, пересмотреть позицию? Шагать в ногу со временем? А, отец?

Петр Данилович как-то мучительно дрогнул лицом, нахмурился.

— Нет, — сказал он. — Это меня товарищ один вчера спросил… Я ему про Фому, он мне про Ерему. Я ему про профессионализм талдычу, а он мне: «Вы скайпом умеете пользоваться?»

— Какой еще товарищ? — не понял Евсеев.

— Красюков, кадровик ваш…

— Красюков?! Ты с ним встречался? Зачем?

Они обошли сквер и остановились у дорожки, ведущей к автомобильной стоянке, а дальше — к жилому кварталу, к дому. Петр Данилович остановился, потер широкий лоб, словно раздумывая, пройти еще кружок или повернуть домой.

— Я ведь письмами их не первый год закидываю, ты знаешь, — проговорил он тихо, словно сам с собой. — И Лубянку, и Академию ФСБ, даже в аппарат президента писал. Денег не прошу — работы дайте. Любую. Я ведь старый служака, с огромным опытом, пусть не семи пядей во лбу, звезд с неба не хватал, громких каких-то операций за мной нет. Но дело я держал вот так!