Батурин хотел будить ребят, но они уже все стояли, одетые и готовые.

— Куда же направляются эти гости? — спросил Батурин.

— Не знаю. — Артюхин вздохнул. — Может, значится, куда Федот Рокосеев говорил, а может, изменения у них есть.

Решение нужно принимать мгновенно, не сходя с места, и Батурин точно вернулся после долгого и утомительного путешествия в приятную, удобную обстановку. Он не чувствовал сердца, его словно не было. «Рацио, — сказал он себе с удовольствием. — Лишь бы ребята не подвели, — сказал он себе опять, по-прежнему не чувствуя сердца. — Анархист ты, брат, это тебе давно говорили. Но ничего. Ребята хорошие».

— Емельян Прохорович, — сказал он, — одолжи-ка нам своего конька. Живы будем — сочтемся.

— Можно, я запрягу, товарищ Батурин? — не дожидаясь согласия Артюхина и опережая Скворцова, вызвался Юрка.

— Я сам запрягу, — недовольно проворчал Артюхин, ему было жалко мерина, конечно, думал он, чего им жалеть, не свое, но понимал, что говорить не след. — Кто-нибудь пусть дрова поможет скинуть. Во что я запрягу? У меня одни сани.

— Шесть человек потянет?

— Это мерин-то? И делать нечего, — с гордостью уронил Артюхин. — Давай-ка, хлопец, пошли со мной, — позвал он Юрку и вышел, а Батурин, нашарив на досках портсигар, торопливо досказал остальным свой план, они по одному выскользнули во двор; мерин уже стоял в оглоблях, была сплошная темень, и только слышался с улицы приглушенный говор.

— Слушай! — толкнул Артюхин Батурина в бок и прошептал: — По-германски, значится, тоже талдыкают, слушай.

Мимоходом огладив спину мерина, он с помощью Рогова открыл ворота.

— Ну, прощевайте, — громким шепотом сказал Артюхин. — Коня берегите, — добавил он, хотя и знал, что никто не будет думать о его мерине, о себе-то подумать некогда.

— Веретенников, — сказал Батурин, — бери лыжи и до рассвета провожай нас позади. А с рассветом отваливай — и в отряд. Будешь знать направление. К рассвету что-нибудь прояснится.

— У них, наверное, какой-нибудь порядок движения есть, — предположил Скворцов. — Не попасть бы впросак.

По всему поселку слышались возгласы команды, кто-то залихватски засвистел, кто-то выкрикнул: «Э, Сидоров, черт! Где ты? Пошли!»

— Вряд ли. Не на параде, в такую темень, — бросил Батурин в ответ и скомандовал: — Садись, ребята. Пошли и мы. Пока суд да дело, многое узнаем. А ты, Веретенников, когда все проедут, следом. Мы постараемся где-нибудь в конец затесаться.

Мерин тронул с места, остановился на мгновение и пошел, по всей улице с гиком и посвистом мчались упряжки, и вдруг дико, по-разбойничьи, так, что Скворцов и Юрка, державший вожжи, вздрогнули, Батурин заорал:

— А ну-у, поше-ел, хороша-ая, поше-ел, э-эх!

Вырвались за поселок в общей массе, только слышался скрип снега под полозьями.

— Видать, весело нам сегодня будет, браты, — сказал Рогов, дыша себе в воротник. — Порезвимся, как солнышко встанет.

— Порезвимся еще до солнышка, — весело, с силой в голосе отозвался Батурин. Он стоял на коленях рядом с Юркой и напряженно всматривался в темень, мерин шел ходко, не отставал, но Скворцов, сидящий в задке, видел за собой сзади лошадиную морду. Она то появлялась, то исчезала; Скворцов подумал о Веретенникове, трудно ему будет выдержать такой темп. Последнее время они сдружились; всегда ровный — Веретенников в самые напряженные минуты оставался спокойным, чего как раз не хватало Скворцову, и он инстинктивно тянулся к Ивану. Скворцов пока еще не понял, чего хочет Батурин, но верил ему. Ясно, в первую очередь необходимо выяснить, что это в самом деле за люди и куда они так гонят.

Передали команду: соблюдать тишину, никаких разговоров. Да и вряд ли это немцы, ведь те не любят ночей. Скворцову еще не приходилось сталкиваться с немцами в бою ночью. Темно, черт возьми, сколько ни старайся, невозможно определить направление. Скворцов, напрягая слух, пытался вслушаться в тихий разговор в санях, едущих рядом, там человека три или четыре; вот уже пошла лесная дорога, видать, проводник из местных, ведет уверенно, быстро. «Рокосеев Федот, кривой», — вспомнил Скворцов; от быстрой езды подбрасывало, в лесу стало еще темнее, натыкаясь на выбитые корни полозьями, сани подскакивали. И Скворцову начало казаться, что он в отряде, кругом свои, и это просто очередная операция, и пока суд да дело, можно и подремать.

Он вскидывает голову, словно от толчка, он, кажется, услышал название села Стешино, того самого, которое сто лет назад граф Слепухин подарил своей любовнице, цыганке Стеше, и всему селу для встречи Стеши приказал нарядиться цыганками и цыганами. Как плохо в общем-то он знал до сих пор Ржанщину, землю, на которой родился; ему опять слышится упоминание о Стешине, и он, отгоняя дремоту, догадывается, что ближайшая цель неизвестного отряда — разгром Стешина, он слышит, как сзади говорят, что это очень богатое и совсем нетронутое село и что там будет чем поживиться.

Скворцов, да и Рогов, Юрка и Батурин хорошо знали Стешино, сюда ездили за продуктами, здесь часто укрывали ржанских партизан, и вообще Стешино — партизанское село. «Хитрый ход, — думал Скворцов, — сволочи. Вот откуда слушок, что партизаны, оголодав в лесах, грабят население».

Скворцов тянемся к Батурину и торопливо шепчет ему на ухо.

— Ага, — кивает Батурин, — потом такой же рейд на Совином Урочище. Там несколько нетронутых деревень, немцы никак не доберутся. Ну, хорошо, посмотрим.

Исходивший эти места вдоль и поперек Рогов выкладывает:

— Отсюда до Стешина по дороге километров тридцать, а если напрямик — тут березовый лесок направо — километров пятнадцать — восемнадцать.

— А что мы, пять человек, сделаем? — спросил Скворцов. — Их не меньше трехсот.

— В Стешино наши посты. Даже если двадцать человек наберется, мы им не отдадим села. И потом — там же любая женщина, любой пацан… Петлин, выбирай место, и рывком направо. Рогов, повернись назад, приготовься. Ну…

Почувствовав туго рванувшуюся, натянувшую вожжу, мерин послушно взял вправо, в лесной прогальчик, как его угадал Юрка, нельзя было понять. Но, выхватив сани с дороги, мерин еще рванул с треском в оглоблях и стал.

«Пень», — холодея, подумал Юрка, мимо них уже пролетело несколько саней, и только шестые, кажется последние, притормозили.

— Эй, — раздался негромкий, властный голос. — Что там случилось? Это ты, Маршенин?

— Я! — неожиданно хрипло и зло отозвался Рогов. — Супонь лопнула. Мы сейчас…

— Давай догоняй, на блины не поспеешь! — раздался тот же голос, и Батурин, подождав, пока утихнет впереди, сказал:

— Давай, давай, пошли. У них дорога, а у нас вон…

— Здесь поле хорошее, — успокоил Рогов. — Только бы лесок проскочить. А как Веретенников?

— Ну, он теперь здорово отстал, ждать некогда. Что там с санями?