— Меч усиливает твои эмоции. Только недавно он давал знать…

Эванджелина замолчала. Ей не хотелось напоминать Лахлану, почему он замкнулся в себе.

— Понимаю, — отозвался он, поразмыслив над ее ответом, и, сжав одной рукой отделанную драгоценными камнями рукоять, другой привлек Эванджелину к себе.

Слегка касаясь, он потерся губами о ее губы, а потом прижался к ним обжигающим душу поцелуем.

— Что это означает? — спросил он, подняв перед ней свой меч.

— Это означает, что ты счастлив, — ответила она, проведя пальцем по золотому свечению клинка.

— Нет, если бы он правильно отражал мои чувства, то это было бы не счастье, а любовь: Я люблю тебя, Эви. Если чему-то суждено случиться, я хочу, чтобы ты знала, как сильно я тебя люблю.

Ее сердце наполнилось радостью, но одновременно и тревогой.

— Что ты имеешь в виду, говоря, что может что-то случиться? В твоем мизинце больше силы, чем у всех фэй вместе взятых.

— Да, ты права, — засмеялся Лахлан.

Сдержав слезы, Эванджелина взяла в руки его лицо.

— Я не могу даже выразить, как люблю тебя, Лахлан Маклауд, люблю больше, чем ты можешь себе представить.

— Давай на этом закончим, чтобы ты могла изложить все причины, по которым полюбила меня. Я уверен, их много, а сейчас у нас нет на это времени.

Лахлан перенес их на холмы рядом с Лох-Нессом.

— Опусти меня, — настойчивым шепотом потребовала Эванджелина.

Но Лахлан медлил. Было бы лучше, если бы Урсула и Ламон не догадались о ее слабости, но было трудно не заметить ее бледность.

— Господи, Эви! — вскрикнул он, когда Эванджелину ущипнула его за предплечье.

— Мне просто нужно было привлечь твое внимание, — раздраженно выдохнув, объяснила она. — И кроме того, это совсем не больно.

— Слова всегда лучше, — проворчал Лахлан и осторожно поставил Эванджелину на ноги.

— Я говорила, но ты не обращал на меня внимания, — отозвалась она, осматривая серебристые березы, росшие на крутых склонах. — Помни, ты не должен беспокоиться обо мне. Как только заберешь сына, сразу же отправляйся с ним в Армадейл, а за мной вернешься потом.

— Это мне решать, а не тебе. Если я смогу одновременно забрать и тебя, и ребенка, я так и сделаю. Нет, — сказал он, когда Эванджелина попыталась возразить, — чем меньше времени ты проведешь в их руках, тем лучше.

Лахлан не собирался оставлять ее, но сейчас не хотел с ней спорить. У него на затылке волосы встали дыбом, и он, отреагировав на предупреждение, потянулся к мечу, который взял вместо меча Нуады.

— Ну, ну, ну, никакого оружия, — приказал Ламон.

У Эванджелины вырвался испуганный вздох, и Лахлан быстро взглянул за нее. Ламон в черной кожаной маске, скрывавшей его лицо, приставил ей к спине острие своего клинка. Лахлан постарался взять себя в руки, чтобы не наделать глупостей. За его действия придется расплачиваться его сыну.

— Отойди от нее, — скомандовал Ламон.

— Убери меч от ее спины, и я подумаю.

Из темноты появилась Урсула с его сыном, и у Лахлана по коже побежали мурашки.

— Лахлан, делай, что он говорит.

Эванджелина удерживала его взгляд, словно хотела заверить, что с ней все будет хорошо.

Он неохотно подчинился. Стараясь стоять прямо, Эванджелина стиснула в кулаки опущенные по бокам руки и крепко сжала зубы. У Лахлан болезненно сжалось все внутри, и он с трудом поборол настойчивое желание выхватить у Дамона клинок и всадить его в черное сердце этого человека.

Жестом велев ему отойти дальше, Ламон достал из-под накидки цепь и со злорадным смехом махнул железными звеньями в сторону Лахлана.

— Выглядит знакомо? — язвительно поинтересовался он и обмотал цепь вокруг шеи Эванджелины.

Если бы Эванджелина предостерегающе не покачала головой, Лахлан набросился бы на него. Выразительно посмотрев на его сына, она напомнила Лахлану, что ему следует держать себя в руках и следовать плану.

— Я сделал, что ты сказал. Отдавай мне моего сына.

— Урсула, ты его слышала? Он хочет получить своего сына.

Целиком сосредоточившись на Эванджелине, Лахлан даже не заметил, что Урсула подошла к самому краю утеса. Когда, не обращая внимания на испуганные всхлипывания ребенка, она оторвала его руки от своего платья, у Лахлана в груди громко забилось сердце, и он сделал шаг к ним. Урсула перехватила его взгляд и со злобной улыбкой схватила мальчика за руки.

— Нет! — крикнул Лахлан и бросился к ней, чувствуя, как пульс стучит в его висках.

Но было уже поздно. Женщина сбросила его сына с обрыва.

Борясь с паникой, он подбежал к краю утеса, а потом повернулся к Эви с намерением помочь ей, прежде чем отправится вслед за сыном, и поднял руку, собираясь разделаться с Ламоном, но тот, как щитом, прикрылся Эванджелиной.

Бросив последний страдальческий взгляд в ее сторону, он прыгнул с утеса в темные мрачные воды внизу. Тяжелая одежда затягивала его все глубже и глубже в ледяные глубины, но Лахлан, задержав дыхание так, что его легкие грозили разорваться, пробивался к бледному свету наверху. Вырвавшись на поверхность, он вдохнул воздух и, стряхнув воду с волос и убрав их с лица, попытался сориентироваться.

Лунный свет, плясавший на черном зеркале озера, освещал ему дорогу. Осматривая берег в том месте, где Урсула сбросила ребенка с утеса, он похолодел при мысли, что среди скал увидит разбившееся тело сына, и поблагодарил Господа, когда не нашел там никаких его следов. Но это небольшое чувство облегчения мало помогло успокоить панику. Озеро еще должно было отдать ребенка.

Если бы не магия Эванджелины, ледяные воды оставили бы его без сил. При мысли о жене у Лахлана заболело сердце, и он заставил себя не думать о ее бледном лице.

Неожиданно воды вокруг него всколыхнулись, через него перекатились волны, а мимо пронесся поток горячего воздуха. Лахлан медленно повернулся — и оказался лицом к лицу с чудовищем озера. Вскрикнув от испуга, он замолотил руками и ногами, стараясь спастись, но затем резко прекратил свои лихорадочные движения. Он должен найти сына и вернуться к Эванджелине, и он не может позволить этому созданию выгнать его из озера.

— Я не собираюсь обижать тебя, поэтому будь хорошим зверем и уходи, — сказал Лахлан и плеснул водой в чудовище с пронзительными желтыми глазами.

Несколько мгновений оно смотрело ему в глаза, а затем погрузилось в воду, и его скользкая черная кожаная шкура скрылась в мрачных глубинах.

Облегченно выдохнув, Лахлан поплыл через озеро, но не успел проплыть и пары футов, как в нескольких ярдах от него снова появилось чудовище, держа во рту что-то белое и бесформенное, и Лахлана охватила слабость от радости — это был его сын. Нежность, с которой чудовище обращалось с ребенком, немного успокоила страхи Лахлана. Не желая испугать животное, он поплыл, делая медленные, осторожные гребки. Изогнув длинную шею, рептилия положила его сына на скалистый выступ, потом кивнула древней головой, и ее тело, извиваясь, исчезло в волне.