litbaza книги онлайнСовременная прозаОтец и мать - Александр Донских

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 70 71 72 73 74 75 76 77 78 ... 169
Перейти на страницу:

Может быть, что-нибудь ещё не заметила, не разглядела?

Но явственно и впервые Екатерина испытывает наплыв нового для себя чувства по отношению к Леонардо: хочется его пожалеть, утешить, как слабого, как беззащитного, как незаслуженно, может быть, обиженного. И ей неожиданно становится понятно: не в него она всматривалась в эти ответственные минуты своей и его жизни, а – в чувства, в ощущения свои, в душу, наконец, свою вглядывалась, чтобы – чтобы либо утвердиться в своей догадке, либо отмести её.

«Я не женой ему стану, а матерью, старшей сестрой, какой-нибудь его услужливой тётушкой. Буду оберегать его, потому что ужасно хрупок и изнежен его мир, шатки конструкции его мечтаний. Как, наверное, у ребёнка».

«Для начала, утереть сему мужу нос, что ли?»

«Не смей так думать! Он – мужчина, желающий тебя, дуру неблагодарную и бездушную, видеть своей женой. Женой! Поняла?»

«Да, да, он муж, конечно, муж».

«И довольно ёрничать и кривляться: муж, муж! Заладила, как сорока на суку. Цыц, трещётка!»

Показалось, что с матерью поговорила.

– Давай… те не будем спешить, – наконец, произносит она, но с какой-то глубинной горловой хрипинкой: возможно, не хотят слова выходить добровольно, и она выталкивает их, понуждает к жизни во вне. – Мороз крепчает. Не кажется ли вам, Леонардо, что пора по домам?

Он тускнеет, поджимается весь, ёжится, но приневоливает себя улыбнуться:

– Что ж, давай… те, любезнейшая Екатерина Николаевна.

И, помолчав, неожиданно запел:

Те… те… те-те-те-рев и те-те-те-тёр-ка,
где ваша тё-тё-тё-тёр-ка.
Вы натрё-те-те-те те-те-те-те-рю
и не замети-те-те-те по-те-те-те-рю.

– Ну-с, и так далее. Что называется, в народном духе. Только балалайки не хватает.

Оба смеются. Оба, люди культурные, образованные, искусно притворяются весёлыми и беспечными.

Глава 62

Через несколько недель она, однако, согласилась войти в его дом, познакомиться с его семьёй. А почему бы и нет? – пыталась она быть лёгкой, вроде как даже легкомысленной, но назойливая мысль, что обратной дороги уже может и не случиться, что можно завязнуть, как мухе в мёде, смущала её, волновала, тревожила.

Леонардо с родителями жил в довольно приличной, вместительной, скромно, но изящно меблированной квартире четырёхэтажного дома дворянской поры. Дом с тяжеловесной, хотя и изображающей лилии, лепниной по фасаду и весьма примечательным флюгером – трубачом в человеческий рост, являющим тонконогого, тонкорукого и с тоненькой трубочкой мальчика или юношу.

«Трубач мне кое-кого напоминает», – улыбнулась Екатерина, препровождаемая к подъезду учтиво-услужливым и до слезинок взволнованным Леонардо.

Родители Леонардо – отец Константин Олегович и мать Софья Ивановна – оказались славными, интеллигентными, моложавыми, удивительно похожими друг на друга людьми. Оба работники районного Дома культуры, ведут художественные кружки, и оба приятно округлы и розовы лицами, одинакового низковатого росточка. Они как брат и сестра.

– Мамá, папá, а вот и мой сюрприз вам – Екатерина! Прошу любить и жаловать.

«Что ещё за “мамá” и “папá”? И что это он меня каким-то презентом выставляет, как дореволюционный приказчик в лавке свой залежалый товар?» – невольно сжались губы Екатерины.

Но она встречается глазами с его родителями – и тотчас вся зацветает улыбкой, благорасположенностью. Они, очевидно очарованные, смотрят на неё распахнутыми глазами, заворожённо. Она для них явление.

«Неужели я столь хороша?» – пробегает по сердцу щекочущее тщеславное чувство.

Мало-помалу все оправились, огляделись, присмотрелись друг к другу, разговорились. Сели в зале за накрытый круглый стол с пышным капустным пирогом, поданным с пылу с жару Софьей Ивановной. Пили чай с вареньями, пригубляли какие-то домашние наливки, беседовали о погоде, о том о сём, но всё же были скованны, минутами неловки. Однако Константин Олегович, бравасто приняв стопку за стопкой наливки, большей частью в одиночестве, потому что другие не очень были охочи до горячительного, разрумянился полными щёками, влажно заблестел пролысиной да «расчирикался воробышком», как шепотком пояснила Екатерине улыбчивая и щепетильная в своём хлебосольстве Софья Ивановна.

Не без торжественности, в природно, однако, слабом голосе, Константин Олегович сказал:

– Вы, Катя, скажу я вам авторитетно, как художник скажу, всё же веду кружок живописи для детишек, так вот вы, вижу воочию, – девушка отнюдь не здешнего пошиба, вообще далеки, чую, от такой-растакой нашенской житухи, так сказать, житухи-бытовухи. Вы угодили к нам, погрязшим в нашей суетной, поддельной, серенькой жизнёшки, из божественной и радужной эпохи Возрождения. Возрождения человека и человечности! – указующе поднял он кверху пухленький детский палец. – Там и только там и была на сей грешной планете по имени Земля истинная жизнь – устремлённая к высотам духа, но одновременно украшающая с тщанием великим местечко своего пребывания здесь и сейчас. И вы сегодня своей красотой и грацией – одна только коса ваша чего стоит, одни только глаза ваши чёрно кипящие, но и светящиеся и лучащиеся уже бесценны! – вы привнесли в наш скромный дом дух той великой жизни, жизни многих и многих людей, которых по праву можно назвать божествами. Нет, нет, Катя, не возражайте мне! Я – художник, и потому знаю, что и зачем говорю.

– Костик! – пышно цвела неувядаемой улыбкой Софья Ивановна, кажется, не умевшая и не желавшая принимать всерьёз откровения супруга. – Ну что ты вгоняешь в краску бедную девушку. Катя, пожалуйста, кушайте пирог. Ай-ай! малинового вареньица не отведали. Всё, к слову, с нашей дачи, всё своё, а не магазинское.

– Дайте досказать, – попросил супруг в напряжённой сдержанности.

– Папá, ты же не на трибуне, в конце концов, – буркнул Леонардо, украдкой улавливая малейшие изменения на лице Екатерины в самоочевидном желании понять: как ей его родители? Не надоедливы? Не глупы? – Не утомляй, пожалуйста, нашу гостью. Мамá, угощай, угощай!

– Гх, наконец-то, дайте мне высказаться, господа семейные тираны! – заявил Константин Олегович, в устрашающем ёрничестве нахмуриваясь своим естественно приятным лицом.

Принял стопку, крякнул в кулак и продолжил:

– Я, Екатерина, – художник. Да, художник. Может быть, не так именит, как… некоторые, но я, и это обстоятельство является важнейшим, художник душой, так сказать, по жизни художник, живописец и всё такое в этом роде. Я ухватываю суть натуры с ходу, у меня – ого-го! – цепкий глаз.

– Как у орла, – добродушно посмеивается супруга. – Он грибы, Катя, в лесу видит за сто метров.

– Что ж, пусть как у орла! И мой глаз, то есть глаза, я хочу сказать, видят… видят… Знаете, что они видят? О-о, они видят сошедшую с росписи Сикстинскую Мадонну с Младенцем. Да, Екатерина, вы ожившая Сикстинская Мадонна.

1 ... 70 71 72 73 74 75 76 77 78 ... 169
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?