Хеннинг достает из кармана мобильный телефон и набирает номер Ивера Гундерсена. Тот быстро отвечает.

— Привет, Ивер, это я, — говорит он.

— Привет.

Гундерсен еще ничего не знает, думает Хеннинг.

— Ты на работе?

— Да.

— Сидишь перед компом?

— Ну да.

— Хочешь сенсацию?

На другом конце провода становится тихо.

— Сенсацию?

— Ага. Сенсацию. Да или нет. Если нет, то я позвоню кому-нибудь другому.

Хеннинг слышит, как Ивер шевелит мозгами.

— Нет, то есть я хотел сказать да. Да, конечно, я хочу сенсацию. Но что, черт возьми… э-э… что происходит?

Хеннинг втягивает носом солидную дозу северного ветра. Прекрасно.

— Условия ставлю я. Ты можешь задавать сколько угодно вопросов по поводу моего рассказа, но не спрашивай, почему я решил предать это гласности таким способом. Понятно?

— Хеннинг, я…

— Тебе понятно?

— Черт, Хеннинг, да, понятно!

Хеннинг улыбается. Он же должен немного повеселиться.

— Хорошо. Тогда готовься, — произносит он.

И начинает с первой страницы.

Во время разговора с Гундерсеном Хеннинг расхаживает взад-вперед, поглядывая на Ингве, пока Брогеланд и компания проводят первые предварительные допросы перед палаткой. На каждого из супругов Фолдвиков накинуто одеяло. Они не смотрят на полицейских, опрашивающих их.

Они никуда не смотрят.

Когда Брогеланд подает ему знак, дело уже близится к обеду. Движение по долине активизировалось, приехали газетные репортеры и телевизионные машины, собралась куча людей, которым ужасно любопытно, что за чертовщина произошла в палатке на этот раз. Он не осуждает их. Ему и самому было бы любопытно. Но еще больше все удивятся, когда чуть позже прочитают в «123новости» обо всех событиях, которые Гундерсен разумным образом расположит в хронологическом порядке.

— Итак, — произносит Брогеланд, едва заметно кивая ему. Хеннинг следует за ним подальше от людей.

— Что ты думаешь обо всем этом? — спрашивает полицейский.

— Что ты имеешь в виду?

— Что делается на этом свете? Цивилизация, какой мы ее знали, вот-вот разобьется в щепки.

— Не знаю, — отвечает Хеннинг.

— Я тоже. Е-мое, — говорит Брогеланд, качая головой. — Как ты думаешь, они когда-нибудь придут в себя?

— Нет.

— Я тоже так считаю.

— Как Анетте?

— Скоро будет в порядке.

— Вы отвезете ее в больницу?

— Думаю, не потребуется.

Они делают еще несколько шагов. Над ними быстро пролетают облака. Снова похолодало. Одежда уже отлипла от тела Хеннинга.

— Вы установили причину смерти Стефана? — спрашивает он. Они двигаются обратно к палатке. Брогеланд отрицательно мотает головой.

— Еще рано что-то утверждать, но все указывает на то, что это передозировка таблеток и алкоголя.

— Так что эта смерть больше не вызывает подозрений?

— Нет, вроде почти все нормально.

— Значит, вы не собираетесь быстро проводить комплекс анализов и исследований и все такое прочее?

— Не я решаю, но, думаю, изъятое из той квартиры будут исследовать в последнюю очередь, да.

— М-м-м.

Хеннинг осматривается. Оператор телеканала ТВ2 поднимает камеру на плечо. Журналист сверяется с записями в блокноте, после чего репетирует стенд-ап при выключенной камере.

— Немного странно, что Стефан разделся догола, да? — произносит Хеннинг, когда журналист заканчивает репетицию. Брогеланд снова поворачивается к нему.

— Хм?

— Как ты думаешь, почему Стефан был голым?

— Ну, я точно не знаю. Он разбирался в символах, это точно. Может, это был его способ сказать, что круг замкнулся.

— Рожден нагим, умираю нагим, так, что ли?

— Да.

Вполне вероятно, что Брогеланд прав.

— Но откуда Стефан узнал, что тем вечером Хенриэтте будет в палатке? Они когда-нибудь перезванивались?

— Не помню. Вроде бы нет.

— Тогда откуда он узнал?

Брогеланд в задумчивости останавливается.

— Может, они договорились при личной встрече, откуда мне знать.

— О чем? Стефан никак не был связан с ее фильмом.

— Нет, я не знаю. Понятия не имею. Каким-то образом узнал. Но теперь это нам уже никогда не выяснить.

Хеннинг молча кивает. Этот вопрос не дает ему покоя. Ему не нравятся мозаики, в которых не хватает кусочков. Поэтому он будет сидеть и смотреть на эти пустоты, не отрывая взгляда.

— Ну и денек у тебя выдался, — говорит Брогеланд, после того как они прошли несколько метров в случайном направлении.

— О чем ты?

— Это дело. Но ведь это твой стиль, да? Ты любишь солировать?

Хеннинг поднимает глаза на Брогеланда и думает, откуда взялся такой тон.

— Что у тебя на уме?

— Йерстад рассказал мне о нигерианках, — произносит Брогеланд, поворачиваясь к Хеннингу. Улыбка исчезла с его лица. — Йерстад рассказал о материале, который ты написал. Об интервью с преступником.

Хеннинг кивает, улыбаясь. Ох уж этот Йерстад.

— А Йерстад рассказал тебе всю историю?

Он медлит, чтобы посмотреть на реакцию Брогеланда. Тот невозмутим.

— Он тебе сказал, что я взял интервью и предоставил тому парню возможность высказаться публично при одном условии?

Наступает неестественная пауза.

— И при каком же?

— Что он прекратит убивать нигерианских женщин и вообще прекратит убивать. Потому что полагать, что полиция в состоянии уничтожить проституцию на улицах Осло, — это утопия. Это то же самое, что просить детей не есть сладости по субботам. Ведь недаром профессию, о которой идет речь, называют древнейшей. Йерстад сказал, скольких женщин убил этот парень после интервью?

Брогеланд не отвечает.

— Нет, вот именно. И я никак не мог сдать его полиции, потому что никогда с ним не встречался. Мы два раза разговаривали по телефону, и оба раза он звонил мне. Я не задавался целью отследить, откуда он звонит, потому что был уверен, что эта информация никуда меня не приведет. Ну а пару месяцев спустя его поймали. Попался на чем-то другом.

Хеннинг живо представляет себе Арильда Йерстада, вспоминает, как они ссорились, очевидную антипатию и недовольство в его глазах. Даже невзирая на то, что я полон предрассудков, думает Хеннинг, по сравнению с Йерстадом я дитя малое.