Собор опустел, свет, где можно, повыключили, никого ещё не было… Задубевший, голодный и разозлённый, я сновал по кирпичному полу церкви-музея от края до края… И вдруг – на уровне ног почти – увидел… лики! Древние, написанные сдержанными, давно непривычными нам красками, но сияющие и свежие, будто только что омытые дождём… Я понял, что никого вокруг нет (возятся на первом этаже, изредка кто-то тенью прошнырнёт за фигурной решёткой и здесь), что сил почти нет, но зато есть – они, лики, и то, что они обозначают. Я стал молиться, сам по-прежнему прохаживаясь, и мне стало получше и даже… теплее!

А в мае, это уж точно помню (и в том же репортаже отражено), открыли перед входом мемориальную доску-постамент в честь спонсора-РЖД. Благое вроде бы дело, но как всегда в русской земле: памятник, мягко говоря, не добавляет эстетики, а вообще лучше бы в своих поездах покатались (в коих все изменения годов с 60-х – продажа газировки, печенек да лотерейных билетов!), два часа постояли бы в тамбовских вокзальных кассах… – сперва приличнее всё же в профдеятельности порядок навести, а потом уж пиариться.

Очень мне запомнилось и Светлое Христово Воскресенье этого года.

В последние годы, надо сказать, оно почти всегда памятно, но, если сказать честно, не всегда подобающим внутренним состоянием и вытекающими из него событиями хорошими и светлыми. В пост, особенно в самый конец его, попускаются такие искушения и козни, что все добрые начинания ожидания праздника, подготовки к нему, как духовной, так и чисто житейской, зараз срываются, и враг неприкрыто одерживает верх. Вместо светлого – будто туча находит, мгновенно заслоняя солнце, и в тени этой змеится настоящий ужас, от злобы и досады скрипят зубы, и тогда действительно, сгорая и прячась от стыда, осознаёшь свой эгоизм, свою самодовольную дерзновенность, и главное – свою беспомощность… Господи, помози, не остави!

Вспоминаю, но теперь уже почти как сон, раннюю Пасху несколько лет назад в Бронницах. Аня работала на городском ТВ, делала программу о православии (а ещё, конечно, новости) и решила снимать пасхальный сюжет не в привычных декорациях храма в центре города (как раз церкви Михаила Архангела), а в церквушке на въезде, ещё не отреставрированной, где вместо иконостаса завешено клеёнкой и на ней, как баннеры, пришпилены распечатки икон.

Крестный ход в неосвещённом загородном пространстве был изумительный, по-настоящему таинственный. Потом нас немного подвёз на авто оператор, в приподнятом настроении мы шли пешком… Обычные фонари, это я даже в Москве всегда замечаю, в Пасхальную ночь светят как-то не так, по-особому… А тут уже фонарей было мало – нам оставалось пройти пару прямых улочек с частными домами… Зато всю дорогу нас сопровождал праздничный перезвон, звучавший, как какое-то суперстерео, эхом отражаясь отовсюду, хотя до всех храмов отсюда порядочно… Кругом, что очень странно, ни души… Мы о чём-то оживлённо разговаривали – кажется, об этом перезвоне и вообще обо всём только что увиденном и испытанном… Было что-то странное, непривычное…

Когда мы пришли и сели за стол, она с волнением спросила:

– Ты тоже видел это?

Я спросил, что, но в то же время понял, что странное было не только в звуках, в мерцании фонарей и звёзд, не только в почти забытой мной приподнятости настроения не от алкоголя, а в чём-то другом, что я, наверное, тоже видел…

Она не удержалась: когда мы шли по улочке, упиравшейся уже во дворик пятиэтажных домов нашей окраины (совсем рядом как раз с пятиэтажкой, в которой потом произойдёт взрыв), в самом конце этой улочки, где горит какой-то свет и поворачивает вбок дорога, как в подзорной трубе или калейдоскопе, на полутёмном чёрно-белом киноэкране, перед нами прошла, как бы проплыла, фигурка в светлом таком, почти белом, длинном одеянии… «Я специально не стала тебе ничего говорить!» – призналась она восторженно, и мне тут же вспомнились паузы или сбои в её репликах, какая-то мимолётная её заворожённость, и что сам я мгновеньями говорил как будто не с ней. И мне ясно представилось – или я вспомнил – что тоже видел.

Впоследствии, выясняя подробности и размышляя, я понял, что видел это как бы периферическим зрением, не обратил внимания… Скорее всего, я сам об этом бы даже не вспомнил – хотя ощущение происходящего в тот момент чего-то необычного было очень явственным – я понял, что я мог видеть это только духовным зрением моей жены (мне кажется, куда более острым, чем затянутое пеленой грехов моё собственное). Да один бы я, наверное, и вообще никуда не пошёл…

К сожалению, в церкви я бываю очень редко, в основном лишь по большим праздникам в домовой церкви, устроенной в обычном здании с офисами при Аниной работе на телекомпании. Однажды, впрочем, мы попали – формально по той же линии – в храм Христа Спасителя на патриаршую службу в Вербное воскресение. В противовес простонародным сетованиям, что «туда простому человеку не попасть» и проч., вход там оказался свободный, народу было не много, так что мы стояли почитай в первых рядах и, что называется, видели святейшего патриарха Кирилла буквально в нескольких метрах. Здесь нам также сильно повезло увидеть ещё и рукоположение в епископов и вручение церковных наград; очень жаль, что отстояв ноги (это я), мы не дождались подойти под благословение. Показательно и то, что во время службы ко мне раза три обратились оказавшиеся рядом бабы – в косынках, с вербами и крестящиеся – с вопросом: «Это патриарх?», «Это патриарх Кирилл?».

Что поделать, схождение Благодатного огня в наше время – не чудо само по себе, вернее, не только чудо, но и обычная, хотя и идущая всего единожды в год (как бой курантов на Спасской башне после поздравления президента) телетрансляция, с её вписанностью в сетку вещания, обозначенными до минут началом и концом, подвёрстанными тематическими и историческими сюжетами, рекламой и закадровым голосом комментатора. И смотрят её в основном одним глазом между такими вполне светскими приготовлениями, как готовка яств, покраска яиц и выпечка куличей. Но то, что произошло в Святую субботу в Покровском соборе, как я потом понял и как это ни странно, вернуло меня, можно сказать, к первоначальному и подлинному переживанию.

Находясь на посту, я гадал, будет ли сегодня кто смотреть репортаж со Святой земли, и какова вообще будет реакция в соборе-музее, с его специфическим контингентом, на главное событие человеческой истории – воскресение убитого за наши грехи Христа…

Сам я, понятно, тоже был не на высоте… Сам от себя не ожидая, часам к двум я начал ощутимо терзаться: настроение, состояние и обстоятельства были настолько привычно безрадостными, что почему-то нестерпимо захотелось увидеть именно прямую трансляцию… Однако, по моим расчётам, этого никак не получалось.

Отобедав бутербродами (есть всё же очень хотелось), я отправился наверх, оставалось только смириться… Но во мне так и горела эта мысль – хоть несколько минут увидеть!..

Каким-то чудом, из-за малопонятных манипуляций старших, я попал в каморку в аккурат под конец телепередачи, оставалось, быть может, минут десять… Мало того – ещё одно чудо! – был включен телевизорик…

Им что-то щёлкали (каналы плохо настроены и их всего штуки четыре), рядом крутилась Анфиса. Понимая, что времени мало, я ненавязчиво напомнил про Благодатный огонь и трансляцию по НТВ. Реакции не последовало. Переключили на омерзительнейший дневной сериал и стали тупить. Выждав минуты две, я откашлялся и опять повторил примерно то же. Анфиса, хмыкнув, перещёлкнула на дебильную передачку, под которую начали хихикать. До кучи ввалился Гяур, девушки о чём-то оживлённо спорили, Анфиса нещадно орошала всё кругом своим денатуратом. В. С. и Р. Е. – не станешь такого придумывать – обсуждали, действительно ли голубой Б. Моисеев или это у него такой имидж, и в то же время – как бы перекрестно – голубой ли Киркоров или у него тоже просто такой имидж. Наконец, с колотящимся сердцем я произнёс, что уже самый конец трансляции и хотелось бы всё же хоть её главный момент посмотреть…