— Все, чего я хотел, — это ты, — хрипло произнес Джим. — Моя куколка, моя единственная любовь.

Затем он подхватил ее и понес в спальню, и на этот раз в отличие от того, как это было в их первый день в этой хижине, у нее не было ни малейшего желания останавливать его. Она обвила руки вокруг шеи мужа и целовала его со всей нежностью своего женского сердца и с таким желанием, которое невозможно было заглушить. Он раздел ее, а она его, и они согревали друг друга своими телами в эту холодную декабрьскую ночь. Он нежно уложил ее в постель. Тепло, зародившееся в Брайони, когда он прильнул к ее губам, быстро разгорелось в пламя. Он гладил эбеново-черные волосы, струившиеся вдоль ее обнаженной спины, прижимаясь к ее податливому телу. Их тела двигались в едином ритме, она поглаживала бугры его мускулов, и их сердца бились синхронно. Ьрайони постанывала и все крепче прижимала его к себе.

Прикосновение его рта к ее соскам возбудило их так, что они превратились в твердые, жесткие бугорки, а его руки скользнули ниже и довели ее страстное желание до белого каления. Он подвел ее к пику страсти и утолил ее только тогда, когда его мужская плоть оказалась глубоко в ее чреслах и погружалась в них вновь и вновь, пока не последовал обоюдный взрыв, горячей волной разлившийся по их жилам. Они соединились в пламенном союзе, после чего лежали бездыханными и изнуренными. Так в молчании прошло несколько минут.

— Джим. — Брайони прильнула поближе к его плечу, и ее волосы шелком прошлись по груди мужа. — Дай мне обещание.

— Что угодно, querida.

— Не допусти, чтобы мы когда-нибудь расстались. — Ее голос дрожал, когда она повернула к нему лицо и заглянула прямо в глаза. — Я не вынесу этого. Ты мне так нужен.

— Клянусь. — Голубые глаза проникновенно и живо всматривались в изумрудные огоньки. — Мы будем вместе до конца наших дней. Если только, — добавил он, приглаживая ее волосы, — ты не решишь, что снова хочешь оставить меня, и тогда я дам тебе очень хорошую взбучку и…

— Не беспокойся, — смеялась жена, целуя его в кончик носа. — Не решу.

Они не могли оторвать глаз друг от друга, а месяц играл лучистыми серебряными бликами, проникавшими через щели ставней. Теперь у них было много времени для любви и нежности, для ласки, для того, чтобы лелеять друг друга и излить душу. Перед ними простиралось счастливое будущее, такое же безграничное и великолепное, как равнины и горы американского Запада. Вместе они преодолеют все препятствия и не дадут угаснуть прелести любви, которую чуть не потеряли, но вновь обрели, еще более щедрую, чем до того. Вместе они наполнят любовью каждый день и каждую ночь.

Жаркие лучи августовского солнца проникали в гостиную дома на ранчо Трайпл Стар, купая комнату и всех присутствующих в золотистых бликах. Были слышны веселый смех и звон бокалов. Сладкое вино утоляло жажду, порожденную знойным летним днем. Через открытые окна гостиной ветерок доносил тонкий и бодрящий аромат техасского разнотравья и васильков. От плотного, густого воздуха было душновато. Но, несмотря на августовскую жару, в гостиной царила атмосфера праздника. Своим низким баритоном Дэнни Логан исполнял в импровизации песню, в которой часто повторялись слова «моя славная малютка из Техаса». На фоне шумного смеха и аплодисментов, которыми Дэнни наградили за это пение, слышалось детское гуканье. Дэнни наклонился и поднял крошечную девочку высоко в воздух. Стоявшая подле него Ребекка сказала ему с улыбкой:

— О Дэнни! С чего это она так обожает тебя? А теперь хватит ее тискать, отпусти ее на пол. Посмотрим, пойдет ли она к Брайони.

Дэнни подчинился и поставил девочку на ее малюсенькие, но крепенькие ножки. Джулиет Логан посмотрела на маму и уселась на полу рядом. Ее бледно-розовые юбки аккуратно улеглись складками вокруг нее, а тонкие ручки поднялись вверх, как бы приветствуя близких.

— Ну, давай, Джулиет, иди к маме! — позвала Брайони, и улыбка осветила ее прекрасное лицо. — Иди, Джулиет! Я поймаю тебя, дорогая!

И маленькая девочка, черные, как смоль, волосы которой украшали розовые бантики, неуверенно сделала шаг. Росита ахнула, а Дэнни издал ободряющий возглас. Ребекка наклонилась вперед, сцепив руки.

Джулиет боязливо покачалась на месте, а затем резким движением выставила вторую ногу вперед. И в мгновение ока кувырнулась на протянутые руки матери.

Столпотворение, происшедшее в связи с этим подвигом, привело к тому, что девчушка широко раскрыла свои ясные глазки и удивленно воззрилась на окружавших ее взрослых. Она тут же зарылась лицом в ложбинке на плече у матери, но, когда из общего шума голосов выделился голос отца, девочка подняла голову и с обожающим взглядом повернулась к нему.

Техас Джим Логан стоял подле Роситы, и его худое лицо было озарено улыбкой. Он наблюдал за первыми шагами дочери с безграничной гордостью. В этот день, десятого августа, они отмечали первый день рождения Джулиет. Сколько радости она принесла в этот дом за этот год! Поглядывая то на дочку, то на мать, он испытывал беспредельную гордость и удовлетворение. У него было все, чего только можно пожелать. Он столько лет был один, переезжал из города в город, кочевал, преследовал, вел суровую, одинокую жизнь. А теперь у него были дом, семья, потрясающей красоты жена, нежная, как мякоть персика, дочурка. Он мог поклясться на Библии, что не заслуживает такого счастья. Но каждый день он прилагал все усилия, чтобы сделать их счастливыми, ибо Брайони и маленькая девочка, подаренная ему женою год назад, были его сокровищами, его жизнью, и само их существование наполняло его сердце невыносимой радостью.

— Предлагаю тост за мою дочь! — протянул он, высоко подняв стакан. — За Джулиет, дитя Техаса, дочь прерий, принцессу всего американского Запада!

Брайони посмеялась над гордыней мужа и прижала девочку к себе. Она уткнулась губами в мягкую щеку дочки и что-то ей шепнула, отчего чудесные темно-синие глаза малютки весело заиграли. Затем Брайони улыбнулась Джиму, а он шагнул к ним и встал на колени возле ребенка.

— Ну ладно, а теперь у нас с мамой для тебя есть подарок, — сказал он Джулиет, попавшей из рук матери в его объятия. Он улыбнулся и посадил девочку к себе на плечи. — Пошли поглядим, что ждет во дворе мою веселенькую ковбоечку.

И они все вместе двинулись к выходу — Росита, Дэнни, Ребекка и Брайони. Джим с девочкой на плече возглавлял процессию. Джулиет все время заливалась колокольчиком и восторженно цеплялась за его густые каштановые волосы. Когда он вошел в кораль и посадил ее на пони, все зааплодировали.

Брайони внимательно следила, как Джим придерживает дочурку, сидящую верхом на пони, и водит животное по коралю. Ее глаза сияли счастьем; она любовалась обоими: высоким, сильным мужем и маленькой хрупкой дочерью. Дороже их у нее не было ничего на свете.

В облике Джулиет бросались в глаза черные, как смоль, волосы, тонкие черты, унаследованные от матери, и живые голубые глаза и твердая решимость — от отца. Последняя была настолько очевидна, что Брайони не могла удержаться от смеха, когда ее собственная малютка иногда смотрела на нее таким же гневным взором, какой бывал у Джима, если он сердился. Естественно, Джулиет, помимо этого, отличали унаследованные от матери задор, упрямство и жизнестойкость. Она была веселой девчушкой, бесстрашной и лукавой. Глядя на маленькую наездницу и Джима, склонившегося к ней, Брайони ощутила, как влага на минуту затуманила ей глаза, и подумала о том, какое счастье, что они есть у нее. Теперь у нее было все, о чем она когда-либо мечтала. Все заботы, печали и тревоги, обуревавшие ее в жизни, стоили того, ибо теперь у нее были они — Джим и Джулиет — две любимые души.