Мой первый телефонный звонок был по рекламному объявлению, где говорилось: vente en viager.

«Вы знаете, что это значит?» – спросил меня агент. Как выяснилось, это подразумевало особую договоренность, согласно которой пожилой продавец может провести остаток дней в квартире в обмен на заниженную цену.

«Сколько ей лет?» – спросила я.

«Шестьдесят пять. Но ведь никогда нельзя знать наперед!»

Non, merci.

При втором разговоре я разнервничалась и обратилась к агенту на «ты», в результате чего мне холодно ответили, что квартира продана.

Третий разговор, к счастью, окончился назначением встречи. Мой восторг прошел, как только я увидела квартиру. В ней были покатые полы и трещины на стенах. Казалось, при порывах ветра помещение сотрясается.

Январь плавно перешел в февраль, а февраль – в март. До начала моей охоты я считала, что неплохо знаю Париж. Теперь же я действительно его узнала: размытые границы, где модные микрорайоны примыкают к подающим надежды; законсервированные линии метро рядом с историческим центром, ведущие в никуда; приличные, но скучные кварталы, пустеющие во время школьных каникул. Я стала экспертом по расшифровке терминов, которыми пользуются агенты по недвижимости: «a rafraichir» (нужно освежить) означало, что к квартире не прикасалась рука отделочника с 1959 года; «plein de charme» (очаровательное местечко) означало общий туалет с соседями по этажу, «travaux a faire» (требуется ремонт) означало избегать любой ценой.

Стоял солнечный апрельский день, когда я позвонила агенту по поводу нового листинга. «Она залита светом, – рассказывал он мне. – Чудесный паркет, потолочная лепнина, две спальни, лифт…» Звучало заманчиво, но все их предложения поначалу звучали заманчиво. Я договорилась о встрече в четыре часа и спросила адрес. «Рю де л’Юниверсите», – сказала она.

Я ухватилась за телефонную трубку. «Рю де л’Юниверсите?»

«Oui. Vous la connaissez?»

Знала ли я ее? Я подавила смешок. Сколько раз я ходила по рю де л’Юниверсите, останавливаясь около дома номер 81, где находилась квартира Пола и Джулии Чайлд, называвших между собой эту улицу «Рю де Лю»?

«Oui, bien sur»[375], — уверила ее я. – Увидимся там».

За три года, пока я находилась в Париже, Джулия не покидала моих мыслей.

Я искала ее следы в описанных ею местах: около дома, в котором она жила; в ее любимых заведениях, таких как магазин кухонной утвари E. Dehillerin, бистро Au Pied de Cochon в районе Ле-Аль (уверена, что в ее времена люди там были честнее, а вид привлекательнее). Также я посещала менее известные точки: отель де Талейран, бывший штаб-квартирой Плана Марша́лла[376]и местом проведения поствоенных дипломатических раутов; Пляс-де-ля-Конкорд, где наши мужья работали в консульстве, пусть с разницей в шестьдесят лет. И теперь на улице, где она жила, продается квартира. Мне казалось, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой. А может быть, это была судьба.

Коридор, ведущий к квартире, был темным. Но когда отворились двойные двери, свет ослепил меня. Мигая, я разглядела залитую солнцем гостиную, маленькую кухню, выложенную плиткой цвета лайма, две скромных спальни, выходящие на цветочный дворик. Квартира была крошечная, с пожелтевшими стенами, которых не касалась кисть маляра уже лет тридцать, но благодаря свету и большим окнам она казалась просторной и полной воздуха. Я могла легко представить, как делаю себе чашку утреннего чая на кухне, а солнечный свет играет на поверхности кухонной стойки.

«Вам нравится?» – спросил агент, и я приложила все усилия, чтобы нахмуриться.

«Мне надо, чтобы муж посмотрел». – Я старалась вложить нотку сомнения в свой голос.

«Как насчет завтра? – спросила она. – На квартиру уже много претендентов».

«Ты уверена, что это та самая квартира? – спросил меня Кельвин. – Несмотря на то что там только одна ванная?»

«И кухня ужасного цвета… нужно менять электропроводку… и она меньше, чем мы хотели». – Вечером я уже не была так уверена.

Но на следующий день я наблюдала за Кельвином, исследующим квартиру. Возможно, дело было в свете дневного солнца, но его лицо светилось радостью. Мы оба пытались сохранить невозмутимость перед агентом, но, когда вышли на улицу, он выпалил: «Ты права. Это она. Ты нашла ее».

«Ты уверен? Кухня?..»

«Все, что ей нужно, – это немного любви».

Мы стояли на углу улицы и улыбались друг другу. Я начала мямлить что-то о том, что мне страшно вот так сразу потратить все наши сбережения, но потом взглянула на Кельвина и замолчала. Его выражение лица, я уверена, отражало мое, а в его глазах я увидела умиротворение.

Через пять минут мы перезвонили агенту и предложили свою цену. А через несколько месяцев – и долгого административного хождения по мукам – мы собрались в тихом приемном зале нотариуса, чтобы подписать сделку.

«Bienvenue a Paris, – сказал агент, пока чернила высыхали на договоре. – Bienvenue chez vous»[377].

Одной из первых вещей, купленных мной для нашей новой квартиры, была фотография Джулии Чайлд в ее парижской кухне. Я предназначала ее для своей. Когда мы въехали в наш новый дом, а было это облачным июньским днем, почти через год после покупки, – первым делом я повесила фото на стену.

Прошло два года, с тех пор как Кельвин вернулся из Багдада. В мановение ока передо мной промелькнули позолоченные виньетки чугунных решеток, полосатые прилавки рынков под открытым небом, мощеные улицы – и мы уже отправлялись на новое задание, на этот раз в Вашингтон. Днем раньше перевозчики очистили нашу перевернутую вверх дном квартиру на бульваре Распель: комнаты стояли пустые, неубранные и как будто неприкаянные. Мне было очень тяжело прощаться с местом, где я пережила, пожалуй, самые счастливые и самые трудные дни в своей жизни. Но я стиснула руку Кельвина, и он помог мне забраться в такси до рю де Лю, где нас ждал следующий жизненный этап.

Но Париж. Он все так же притягивал меня своими еженедельными рынками под открытым небом, голосами француженок, похожими на пение птиц, обаянием французов со свитерами пастельных цветов, накинутыми на плечи.

Я подумала о том, что нет ничего лучше, чем быть американкой в Париже.

Но неотъемлемой частью романтики всегда была боль расставания. Отпуск заканчивался, срок действия визы истекал, и в конечном итоге приходится возвращаться домой. Я распаковывала стопку сине-белых тарелок с блошиного рынка на нашей новой кухне, и на меня обрушилась волна облегчения и благодарности за то, что мы нашли эту крошечную гавань, то место, которое мы можем любить издалека и к которому можем мысленно возвращаться в самые трудные моменты жизни.