Д-р Клоссет.

После трех ночей спокойствия, преследования демонов возобновились. Сразу после полуночи я не стал дожидаться явления «серого посланца», а спустился из спальни в кабинет и разжег в камине огонь. Налил в бокал шнапса, сделал глоток, поморщился. Но умиротворение не наступало: сердце бешено колотилось, и унять его было невозможно. Я подтащил кресло к огню. Отсветы огня, жар пылающих дров успокоили меня, и я полетел куда-то в кромешную тьму. Уснул? Нет, это не было обычное забытье спящего человека, а некие реальные перемещения в жутком сумраке ночного города, а вернее сказать — в совершенно незнакомой мне Вене.

В эту ночь я был неведомым образом перенесен к порогу собора Святого Стефана. Воздух был недвижим. Над моим ухом зазвенел комар, прилетевший из предместий Вены. Окружающий пейзаж казался вполне обычным: улицы пусты; лишь старуха-нищенка в лохмотьях съежилась у церковной стены.

Неожиданно грянула дробь — то был цокот копыт. Из-за поворота стремительно выкатился серый экипаж, запряженный в четверку серых в яблоках рысаков. Неожиданный цуг резко остановился подле меня. Из кареты соскочил на землю худой человек в сером. Такого изможденного лица, как у него, я никогда прежде не видел. Водянистые, глубоко запавшие глаза смотрели оценивающе и высокомерно. На тонких губах змеилась презрительная усмешка.

Незнакомец приказал мне следовать за ним. Голос его был сухим и властным. Странно, но тело мое парализовал беспричинный страх. Я беспрекословно подчинился.

Мы беспрепятственно прошли на территорию храма св. Стефана и оказались у входа в капеллу св. Креста, прилегающую к недостроенной (из-за вмешательства дьявола, как гласит легенда) северной башни храма. Незнакомец дотронулся до дверей капеллы, они бесшумно отворились. Мы прошли внутрь и, пройдя перед Распятием, свернули в сумрачную боковую ком-натку. Спутник толкнул неприметную дверь, — та тихо скрипнула, и перед нами открылся низкий сводчатый коридор, уходивший вниз, на стенах которого висели канделябры с горящими свечами. Я сразу же догадался: скорее всего, это был ход, ведущий в катакомбы, где хоронили людей, умерших во время эпидемии чумы. Память об этой трагедии запечатлена сооруженной неподалеку отсюда «чумной колонной», и осталась в названии улицы «Graben» («Могилы»), проходящей над катакомбами.

Пока спускались по лестнице вниз, спутник не произнес ни слова.

Мы остановились перед тяжелыми коваными дверьми. На мои глаза надели повязку. Раздался лязг открываемых запоров, мы вошли внутрь какого-то помещения.

Повязку сняли.

Я оглянулся и оторопел от увиденного: мы оказались в мрачном вестибюле с низкими сводчатыми потолками, в которые упирались колонны; в металлических светильниках-лампадах потрескивал огонь. У входа стояли два скелета, на полках были брошены черепа или адамовы головы со скрещенными костями. На тумбочке, покрытой красным бархатом, были кинжал, пистолет, стакан с ядом и таблица с изречением «Кинжал, пистолет и яд в руке посвященного — это последнее лекарство для души и тела». На стене картина и распятый Христос; внизу подписано: «Во Вселенной — настоящая истина». Мой провожатый негромко, но довольно жестко сказал:

— Друг мой, не надо слов, только слушайте и подчиняйтесь. Вы удостоились чести быть принятым в наше братство. Вопросов не задавать, прошу делать то, что скажут.

И вот распахнулись следующие двери, и мы оказались в просторном зале — будто в каком-то громадном замке. Стены помещения, выложенные красным кирпичом, представляли правильные прямоугольники; в огромную залу вело шесть дубовых дверей. Пилястры и потолок радовали глаз зеленовато-голубыми тонами. С потолка свисал трос, держащий бронзовый равносторонний треугольник — своеобразный светильник; под ним стояли громадные витые канделябры с толстенными свечами. На шести венских стульях сидели в камзолах и париках какие-то сановники и непринужденно переговаривались между собой. Спиной к нише, обрамленной полудрагоценным опалом, в кресле за столом-конторкой сидел барон Готфрид Ван Свитен. Я его узнал тотчас же. По правую руку барона возвышался светильник из трех свечей, а перед ним была раскрыта толстая книга.

Оценивающе посмотрев мне прямо в глаза, он отдал кому-то распоряжение:

— Все уже в сборе, приступайте, брат.

Шестым чувством я понял, что сейчас будет проведен обряд посвящения в масонскую ложу. Скорее всего, в степень ученика. Я безропотно и легко подчинился ритуалу, и делал все, что мне говорили. Как посвящаемый, я поначалу вступил на начертанные знаки на ковре, совершенно не понимая еще масонского значения символических фигур: тайна символов будет мне оглашена только после клятвы сохранения тайны и соблюдения орденских знаков. Положив руку на Библию и лежащий подле обнаженный меч, я стал читать текст клятвы, поданный мне спутником в сером одеянии.

— Клянусь, во имя Верховного Строителя всех миров, никогда и никому не открывать без приказания от ордена тайны знаков, прикосновений, слов доктрины и обычаев франкмасонства и хранить о них вечное молчание. Я обещаю и клянусь ни в чем не изменять ему ни пером, ни знаком, ни словом, ни телодвижением, а также никому не передавать о нем — ни для рассказа, ни для письма, ни для печати или всякого другого изображения и никогда не разглашать того, что мне теперь уже известно и что может быть вверено впоследствии. Если я не сдержу этой клятвы, то обязываюсь подвергнуться следующему наказанию: да сожгут и испепелят мне уста раскаленным железом, да отсекут мне руку, да вырвут у меня изо рта язык, да перережут мне горло, да будет повешен мой труп посреди ложи при посвящении нового брата как предмет проклятия и ужаса, да сожгут потом и да рассеют пепел по воздуху, чтобы на земле не осталось ни следа, ни памяти изменника.

Мне показали готовый диплом своего причисления к ордену, и этим вся церемония принятия в первую степень ученика закончилась. Барон Готфрид Ван Свитен или Председатель ложи резюмировал:

— Теперь Вы, брат, должны в качестве ученика, принятого в ложу, работать над собою, совершенствоваться в добродетелях, усваивать «царственную науку вольных каменщиков» и подготовиться к прохождению других, более высоких степеней.

Мне был вручен белый кожаный фартук, как знак, что я, будучи профаном, теперь вступил в братство каменщиков, созидающих Великий Храм человечества. Дали лопаточку — неполированную, серебряную; «ибо отполирует ее употребление при охранении сердец от нападения от расщепляющей силы», пару белых мужских рукавиц — в напоминание того, что лишь чистыми помыслами, непорочною жизнью можно надеяться возвести Храм Премудрости.

Я облачился в круглую шляпу — символ вольности, повесил кинжал на черной ленте с вышитым серебром девизом: «Победи или умри!»

— А сейчас Брат Ужаса познакомит тебя с нашими сокровищами, — сказал Председатель собрания.

Им оказался мой спутник, который тут же кивнул мне: идем дальше.

Повсюду стояли странные приспособления из дерева — стеллажи с черепами, человеческими костями, высушенные звериные шкуры, перетянутые веревками и ремнями.