— Что-то вроде, — сказал Март. — Но то ли она не началась, то ли я не попал в нее, не знаю, может, меня записали под другим именем, в общем, меня не перевезли, и я просто ушел, немного подождал и ушел.

— А этот центр доверия, он до сих пор закрыт?

— Не знаю, — пожал плечами Март. — Я не могу отправиться в Шируотер наобум, в таких-то башмаках.

Она глянула на его ноги и подумала, да, ясно, о чем ты. И сказала:

— Могу отвезти тебя. Чтобы не снашивать башмаки. Но моя подруга уехала на нашей машине. Не посидишь тут, пока она не вернется?

— Не знаю, — сказал Март. — А можно сэндвич?

— О да, — сказала она и горько добавила: — Хлеба у нас завались.

Вернувшись на кухню, она подумала, я вижу все как на ладони. Мать загремела в больницу в последнюю минуту, на кардиомониторе сердечко плода колотилось как бешеное. Мать не зарегистрирована, не осмотрена, не любима, никто не следил за ходом ее беременности, и в больницу она попала, потому что верит — храни ее Боже, — что у нее колики и надо их подлечить. Потом, вся в поту, напуганная, удивленная, она так истово орет, чтобы ей принесли воды, что, когда приносят, стакан воды ей милее новорожденного. Она продала бы его, не отходя от кассы, со всеми потрохами. Продала бы его акушеркам, лишь бы дали попить.

Что б ему принести, гадает Элисон? Что ему понравится? Несчастный парнишка. Обычно видишь такого и говоришь, что ж, должно быть, мать любила его — но только не этого беднягу. Она достала из холодильника цыпленка и отлепила от него измазанные в желе обрывки фольги. Цыпленок был наполовину съеден, наполовину обгрызен. Она вымыла руки, открыла ящик, достала острый маленький нож и принялась срезать сочные кусочки с костей. Чем ближе к кости, тем нежнее мясо. Таким был и малыш Март, вынутый из утробы; его несли прочь, он дрыгал ногами, а кровь на его тельце кисла и засыхала.

А потом приемная мать. На год или два. Пока по программе его не отправили к следующей. Жаль, у меня не было приемной матери, подумала Эл. Если бы я провела в покое первые два или три года, кто знает, может, я бы выросла нормальной, а теперь у меня в голове кавардак, и я невольно знаю подробности жизни незнакомцев. И жалею их.

До этой мысли она дошла, когда поджаривала бекон. Подхватывая ломтики щипцами, она думала, с какой стати я все это делаю? Бог его знает. Мне жаль парня. Бездомный и невезучий.

Она сделала гигантские сэндвичи из поджаренного хлеба, щедро приправила майонезом, украсила огурцами, маленькими помидорчиками и крутыми яйцами. Она наготовила в два раза больше, чем может поместиться в одного бездомного психа. Она ожидала, что Март в жизни не пробовал сэндвичей вкуснее.

Он съел их молча, только заметил:

— Бекон не супер. Покупайте лучше тот, что выпускает принц Уэльский.

И еще несколько раз спросил:

— А вы разве не будете?

Но она знала, что на это он и надеется, и ответила:

— Попозже съем.

Она бросила взгляд на часы.

— Кажется, мне пора. Сейчас позвонит клиент.

— У меня раньше были часы, — сказал Март. — Но констебль Делингбоул их растоптал. — Он глянул на Эл из своего угла и взмолился: — Вы только недолго.

Хорошо, что Колетт уехала в Гилдфорд! Эл рассчитывала, что подруги не будет несколько часов и она как раз успеет дать бедолаге пару советов, двадцать фунтов и наставить его на путь истинный. У Колетт полно дел — надо заскочить в оккультный магазин на Уайт-Лайон-Уок с листовками и так далее, но большую часть времени она будет рыскать по универмагу в поисках недостижимо идеального оттенка губной помады и стричь свои белые волосы под горшок. Казалось, волосы Колетт вообще не растут, по крайней мере незаметно, чтоб росли, но своего рода долг перед обществом заставлял ее стричься каждые шесть недель. Вернувшись домой, она вставала перед зеркалом и принималась костерить стилиста, хотя прическа у нее всегда была одинаковая — во всяком случае, так казалось Элисон.

Телефонная консультация затянулась на целый час, и после Эл так проголодалась, что умяла миску кукурузных хлопьев, стоя посреди кухни. Что-то тянуло ее назад, к Марту, словно она нашла родственную душу; ей неприятно было думать, что он прячется там от света, корчится на жестком полу.

— Сперва я был разметчиком, — сказал Март. — Надо рисовать линии на дороге, отличная суточная ставка и опыт не нужен. Грузовик забирал нас каждое утро у эстрады и вез куда надо рисовать линии. Понимаете, Пинто работал со мной. И ему надоело. Мне не надоело, мне нравилось. Но Пинто начал рисовать на дороге островки, а потом говорит, слушай, давай нарисуем перекресток-коробку. Нарисовали за час. Но когда начальство увидело, им совсем не понравилось. Сказали, вы уволены, парни, а бригадир сказал, идите сюда, я вам врежу лопатой. — Март почесал голову, взгляд его блуждал где-то далеко. — Но потом передумали и сказали, мы дадим вам еще один шанс, можете помогать ремонтникам. Мы стали живыми светофорами. Надо было крутить знак «СТОЙ-ТРОГАЙ». Но водители меня не слушались. Стояли и трогали, когда им, блин, хотелось. И босс говорит, значит, парни, вы работаете не синхронно. Он говорит, у вас беда именно в этом. Вы крутите, но крутите не синхронно. Так что с этой работы я тоже ушел.

— А потом?

Эл сходила в гараж за двумя раскладными стульями. У нее не было больше сил стоять, прислонившись к стене сарая, и смотреть, как Март пресмыкается у ее ног. Вполне естественно, что Март захотел рассказать ей историю своей жизни, своей карьеры, просто чтобы уверить ее, что он не убийца с топором, — правда, ничего из поведанного Эл пока не убедило, но она думала, я бы почувствовала, у меня бы кожу закололо, и я бы почувствовала.

— Ну вот, а потом… — Март помрачнел.

— Не волнуйся, — сказала Эл. — Можешь не рассказывать, если не хочешь.

Похоже, все занятия Марта включали в себя шатания по людным местам. Какое-то время он был служащим парковки, но ему сказали, что он недостаточно хорошо служит. Он работал в парке, продавал билеты на аттракционы.

— Но какие-то мелкие хулиганы сбили меня с ног, отобрали билеты и выкинули их в пруд.

— А в больнице тебе как-нибудь помогли? Когда ты вышел?

— Понимаете, я проскочил сквозь сеть, — сказал Март. — Я аутсайдер. Я в списке, но в компьютере меня нет. Думаю, тот список, в котором я был, они его потеряли.

Почти наверняка, подумала Эл. Осмелюсь сказать, когда я была ребенком, меня тоже внесли в список. Полагаю, составили перечень синяков, вроде того, заметных шрамов. Но это ни к чему не привело. Я думаю, список положили в папку и эта папка до сих пор пылится в каком — нибудь ящике.

— Расскажи, — попросила она, — как ты влип в неприятности с полицией.

— Я попал в оцепление, — сказал Март. — Вокруг места преступления. Должен же я был где-то быть. Должен же был кто-то быть там. Констебль Делингбоул избил меня до полусмерти.