Они все время препирались и мешали. Жена подавала мне нервные знаки, призывая предпринять что-нибудь, но я не мог сдвинуться с места, пока на экране не появилась служанка двоюродной сестры Сомса, не слишком привлекательная старушка. Я воспользовался перерывом и быстренько побежал на кухню, чтобы позвонить в полицию. Как минимум три минуты никто не подходил. Потом рассерженный голос ответил:

— Сержант занят, позвоните в десять пятьдесят.

— Погодите! — закричал я. — Два грабителя сидят у меня в доме.

— Пойманы на Форсайтах?

— Да, приезжайте срочно!

— Еще чуть-чуть, — ответил дежурный полицейский. — Кто это?

Я назвал себя.

— Да я не вас имел в виду! До свидания!

Я побежал к телевизору.

— Что я пропустил? Это Джолли, брат Холли?

— Идиот, — прохрипел высокий грабитель, — он умер от тифа в первой серии.

— Так это двоюродный брат обнаженной манекенщицы?

— Это Вик, Вик! — закричала дочь Ранана с другого кресла. На улице послышалась полицейская сирена. Один из грабителей привстал, но как раз в эту минуту Маргарет зашла в больницу и столкнулась там лицом к лицу с Флер у постели этого, как его?.. Напряжение стало невыносимым. Снаружи кто-то сильно колотил в дверь.

— Кто там? — спросил я. — Это тот, кто уехал в Австралию?

— Это приемный отец Айрин, тихо, ради Бога!

Нашу дверь высадили, и она упала внутрь со страшным грохотом. Я увидел полицейских, входивших в комнату за нашими спинами. Они встали у стены.

— Кто это? — спросил один из них. — Это муж Холли, жены Вэла?

— Господа! Тихо!

Флер, в конце концов, не пожелала мириться с Марджори и вернулась ухаживать за братом Энн, продолжение на будущей неделе. Это была исключительная серия!

— Флер не права, — заметил полицейский, — Маргарет сделала красивый жест, и Флер должна была принять его у смертного одра Деви во имя ее брата.

— Прежде всего, Марджори просто шантажистка, — ответил один из грабителей, стоявший в дверном проеме, — во-вторых, это не ее брат, это Бикет, муж Вик, который нанял сыщиков.

— С чего вдруг, — кричал я им вслед, — он же две недели назад уехал на Дальний Восток!

— Это Уилфрид, поэт, если тебе интересно, — заметила жена, — когда ты наконец запомнишь их всех!

Как будто это главное в жизни! Она сама выставила себя на посмешище, когда на протяжении двух серий утверждала, будто Джолион-сын продавал на улице шарики, а теперь вышла на борьбу с невеждами. Не ей учить меня, кто такие Форсайты!

— Эфраим, — сказала жена, — Амир грустит.

Случилось это во время приготовлений к пуримшпилю[22]. С Рафи все было в порядке — согласно закону, он был морским пиратом плюс немного военной полиции, однако малыш Амир болтался по дому с отсутствующим выражением и время от времени пинал замечательный костюм, старательно изготовленный для него мамочкой. Штаны с бахромой, резиновые сапоги, широкополая шляпа, позолоченный пояс и, главное, вонючий пистолет, короче, полное одеяние ковбоя валялось в углу без всякого употребления, а виновник торжества становился все грустнее…

— В чем дело, Амир? — спросил я в конце концов. — Ты не хочешь быть ковбоем?

— Нет, я хочу быть Эйби Натаном[23].

(Эта история произошла во время его знаменитых полетов.)

— Не расстраиваться! Посмотрим, что можно сделать.

— Ну вот, — заметила жена, — теперь у нас еще одна головная боль появилась.

Мы срочно созвали родительское собрание и признали тот факт, что подход ребенка к проблеме достаточно релевантен. Кто сегодня не хочет быть Эйби Натаном — летающей совестью нации? Постепенно вырисовался компромисс:

— В этом году ты еще будешь ковбоем, а в будущем — уже Эйби Натаном.

— Нет, — заорал ребенок, — сейчас! Немедленно! Эйби Натан!

Юридическое определение этого явления, если не ошибаюсь, — «непреодолимый внутренний импульс».

— Ладно, — с тяжелым сердцем согласились мы, — пусть будет Эйби Натан. Наденем на голову большую кастрюлю, а на ней красными большими буквами напишем «Шалом»[24].

— Это бяка, — Амир повысил частоту, — это не Эйби Натан!

— А что же Эйби Натан?

— Не знаю, — ребенок усилил плач, — это вы должны знать…

Почему этот Эйби не полетел после Пурима? Неужели мы не вправе ожидать от него хотя бы минимального внимания к чаяниям родителей израильских детей? Господи, как орет этот ребенок!

— Эйби Натан! Хочу быть Эйби Натаном!

— Ладно, — говорю я, — приклеим тебе большие усы.

— Усы бяка! У него нету никаких усов…

— Очки!

— У него нету очков!

Какая все-таки безответственность, черт побери! Как может уважающий себя человек лететь в Каир без усов, без очков, без каких-либо отличительных признаков?

— У меня идея, — говорю я, — Амир наденет свою желтую пижаму…

— Пижама бяка! Хочу быть Эйби Натаном!

— Дай мне закончить, — говорю я, — наденешь желтую пижаму с пропеллером в попке. Настоящий пропеллер, вертится…

— Пропеллер бяка!

— Приклеим тебе крылья…

— Нет, не хочу быть птицей, хочу Эйби Натаном!

Сказать по правде, эти его полеты — пустопорожние приключения, лишенные всякого внутреннего содержания. Ну действительно, на что станет похожа страна, если каждый начнет вмешиваться в ее внешнюю политику накануне Пурима?

— Папа, Эйби Натан!

Ребенок просто извивается на ковре, только рыжие способны так рыдать, передним и задним ходом, без передышки между.

Надо спасать ребенка, пока у него еще целы легкие.

— В чем проблема? — говорит папочка. — Сейчас я позвоню Эйби и спрошу его.

Амир немедленно замолкает, в его глазах зажигается надежда. Я набираю случайные цифры.

— Алло, президент Насер? — спрашиваю я. — Эйби Натан у вас? Дайте-ка его на минутку.