А гости тем временем прибывали, было уже 8.15, и мой желудок издал нечто вроде урчания, во всяком случае звук, которого надо было бы стыдиться. Кто-то повернул занимательную беседу в сторону успеха министра финансов во время его последнего визита за океан.

— Говорите, что хотите, — утверждал инициатор беседы, — но он многого достиг.

Конечно, достиг! Но хотел бы я видеть его, если б он в Америке питался целый день одними фисташками. Нет, я против фисташек ничего не имею, наоборот, это очень питательно, у них много разных протеинов внутри, но они все же никак не могут заменить индейку, хлеб и рыбный салат с майонезом.

Я заглянул наверх, жена была совершенно белой и держалась за горло, очевидно, огурцы и изюм сражались внутри с Джоном Коллинзом. Я же увлекся новым розыгрышем лотереи с кусочками белого сыра и, кажется, проглотил одну зелененькую зубочистку. Просто не мог остановиться. Госпожа Померанц долго глядела на меня, затем перекинулась несколькими словами с мужем и снова ушла на кухню обновлять запасы…

— Ну, — заметил кто-то из гостей, — количество безработных в стране растет день ото дня.

— Конечно, — ответил я, — это правительство никуда не годится.

Мне было тяжело говорить — рот был набит солеными палочками. И вообще — чего это я должен рассуждать о безработице, когда здесь, посреди салона, находится голодающая семья.

Женушка тем временем расправилась с третьим заходом фисташек, и на лицах хозяев отразились первые признаки паники. Померанц выхватил у какого-то господина тарелочку с конфетами, но и они приказали долго жить вслед за всем остальным. Мы ведь практически не ели с утра и перебивались, чем хозяева пошлют.

Эти чертовы соленые палочки производили такой шум во рту, что я почти оглох от них там, внутри. Мои щеки раздулись от фисташек, и я почувствовал легкое головокружение. Во мне барахтались, по самым скромным прикидкам, два кило орешков, несколько пачек палочек и целое Мертвое море соли. Я уже давно утратил самоконтроль, я обильно икал и отрыгивал, плюс ко всему мой внутренний голос постоянно исполнял песенку «Мой дядя спустился в рощу фисташковых деревьев». Жена вся отдалась конфеткам, и в глазах ее застыла немая мольба. Госпожа Померанц принесла оливки от соседей.

Чертовы палочки уже стояли у меня поперек горла, только бы не думать о еде, не думать ни о какой еде…

— Пожалуйста, заходите, господа!..

Померанц широко распахнул двери в соседнюю комнату, и перед моими глазами открылся большой стол, покрытый белой как снег скатертью… тарелки… бокалы… о Господи!

Госпожа Померанц ввезла столик с индейками, грибным супом, чипсами, спаржей, салатами…

— Господа, прошу к столу!

Ладно, оставим это.

— Кто это? — спросил я. — Тот, кто украл книги у мужа Флер?

— Идиот, — сказала жена, — это племянник Уинфрид — жены Монти.

— Это который с лошади упал?

— Френсис упала, мать Джона, тихо!..

Каждую пятницу одно и то же. Мы валяемся перед Форсайтами у телевизора, вместе с Амиром, которому вообще-то давно пора спать, и я постоянно путаюсь в династии. В последней серии, например, я все время думал, что художник, рисовавший обнаженную натурщицу, — это сын актрисы Делии Пен, пока Амир не объяснил мне, что это двоюродный брат Джолиона-отца, тихо!

Почему на экране не пишут имена, как в новостях?

И вот сейчас муж Флер выступает в парламенте, а я не помню — это сын Айрин, которую Сомс изнасиловал пять недель назад, или нет?

К тому же из комнаты нашей новой дочери Рананы уже несколько минут доносится подозрительный шум, а ее плач все усиливается. Это просто ужас! Возможно, наша малышка влезла на перила загончика и как раз сейчас выписывает на них опасные петли. Все может обрушиться каждую секунду, кошмар! Я покрываюсь холодным потом при одной мысли об этом и вижу, что и жена терзается тяжкими подозрениями.

— Кто это? — снова спрашиваю я. — Это молодой человек, который влюблен в Флер?

Где-то в глубине квартиры звонит телефон. Никто не двигается с места. Тот, кто сейчас звонит, просто ненормальный, он исключает себя из народа Израиля, и нет преступления тяжелее. Три недели назад нам принесли телеграмму или что-то в этом роде, человек на улице звонил четверть часа, но ему не открыли, потому что Сомс встречался с Айрин по вопросу помолвки Джоан.

— Суббота! — крикнул я наружу. — Форсайты!

Трах! Из комнаты Рананы донесся звук падающего тела в сопровождении громкого плача. Да, она упала, в этом нет сомнений…

— Амир, — говорю я, — немедленно иди посмотри, что там стряслось!

— А что такое, — цедит он, — она ведь уже упала…

Вот! Это проклятое телевидение для него важнее, чем родная сестра! Жена чуть ли не рыдает от материнской заботы. На экране Сомс спорит с молодым адвокатом.

— Кто это? — спрашиваю я. — Это сын Элен?

— Тихо!

Шум теперь исходит из нашей спальни, слышны звуки передвигаемой тяжелой мебели и звон разбитых стекол. Нет, адвокат не может быть сыном Элен, потому что его давно задавили. То есть не его, это архитектора Босини задавила карета или что-то в этом роде…

— Так кто же это? — спрашиваю я. — Это случайно не брат Марджори?

— У нее нет брата, — хрипит жена мне, — посмотри направо!

Я дождался смены кадра и на мгновение отвел взгляд от телевизора. У кресла Амира стоял какой-то мужчина, его лицо было закрыто платком, на плече — большой тюк с разными вещами.

Майкл Монт, муж Флер, получил тем временем от кого-то по морде в туалете парламента…

— Кто это его ударил? — спросил мужчина с платком. — Это не муж Уинфрид?

— Да нет, он уже давно сбежал в Южную Африку с актрисой, — крикнул я ему, — тихо!

Бедный Сомс совсем запутался с адвокатом, который продолжал его шантажировать.

— Как он страдает, бедный, — вздохнула жена в темноте, — все его обижают.

— Да что ты его жалеешь! — произнес кто-то из угла. — Вспомни, как он обошелся с Айрин в день свадьбы. А это кто?

— Тихо!

Я заметил, что уже двое мужчин стоят передо мной с мешками.

— Сядьте! — крикнул я. — Не видно!

Они уселись на ковер.

— Что там происходит? — спросила жена. — Кто это?

— Это брат Энн, — ответил один из мужчин, — и вторая жена Джона, тссс!