Но Макгаверн гнул свою линию. Признавая, что комиссия «задевает самолюбие некоторых деятелей», он в то же время нажимал на то, что «недостатки партии слишком велики, чтобы не обращать на них внимания». Пусть так, но слишком велики, чтобы не обращать на них внимания, были и недостатки самого Макгаверна. Поучительным было бы сопоставление с Тони Блэром. Тот ковровые дорожки в приемных профбоссов истоптал, постоянно консультируясь с теми самыми брокерами политической биржи, которых собирался сбросить с пьедестала. Вряд ли это доставляло ему удовольствие. Встречаясь с упрямыми леваками и профбоссами, Блэр, должно быть, чувствовал себя святым Даниилом, входящим в клетку со львами. И все же он упорно и искренне стремился найти общий язык с оппонентами. А когда это не удавалось, они хотя бы понимали, чего он хочет и почему.

Ну а Макгаверн почти не старался наладить отношения с лидерами собственной партии и привлечь их на свою сторону. Контакты с ними имели характер спорадический и к тому же искусственный, насильственный. Порой могло показаться, что он просто страшится подхватить какую-нибудь заразную болезнь, если проведет слишком много времени в обществе этих людей. Он уходил от прямого разговора, держал их на расстоянии — как врагов. Снобизм Макгаверна проступает даже в том, как он описывает свою встречу с мэром Дей-ли и его сторонниками. «Все они — на одно лицо, — вспоминает Макгаверн. — Средних лет, краснощекие, с тяжелой челюстью. В комнате плавали клубы дыма, подавали много мяса». Презрение к этим хорошо устроившимся в жизни парт-боссам мемуарист скрыть даже не пытается. В общем, становится ясно, что, даже если Макгаверну удастся провести свои реформы, самому ему успеха не видать.

Господи, как же много политиков, бизнесменов, ученых, просто гражданских служащих не в состоянии встретить прямой вызов. Они готовы вести долгосрочную политическую борьбу в стерильных условиях, но совершенно теряются при прямом столкновении или даже переговорах. Опыт неудачливого реформатора Джорджа Макгаверна убеждает в том, что в борьбе за власть прямой диалог насущно необходим. Даже и отстаивая свою программу, реформатор, если ему, конечно, небезразлично собственное будущее, должен уделять много времени убеждению оппонентов и не чураться терпеливого общения с противниками. В таком тонком деле, как реформы, независимо от того, в какой области они осуществляются, все зависит от дипломатии.

В конце концов комиссия Макгаверна представила свои рекомендации, которые, на что он и рассчитывал, произвели впечатление разорвавшейся бомбы: если их принять, полностью изменится физиономия американской политики. Начала комиссия с перечня злоупотреблений, способных потрясти любого современника. Прежние правила были настолько запутанны и настолько подстроены под интересы партийной верхушки, что некоторые штаты вообще обходились без писаных правил; в других рядовой избиратель был фактически лишен голоса. Например, в Калифорнии победителю доставались все голоса, полученные в ходе первичных выборов, проигравшие же даже не могли принимать участия в съезде. В общем, правила были составлены таким образом, чтобы сохранить статус-кво и блокировать новые идеи, новых людей, новые перспективы. Нынешний выборный процесс имеет такие недостатки: слишком большую роль играют деньги, все делается в спешке, у людей просто нет времени оценить достоинства каждого кандидата. Но при выдвижении хотя бы выдерживаются демократические нормы, результат зависит не от боссов, но от избирателя. Читая документы комиссии Макгаверна, попадаешь словно в иную политическую эпоху, хотя отстоит она от нас всего на тридцать лет.

Но самое скверное — правило солидарности, обеспечивающее большинству возможность диктовать свою волю на каждой стадии процесса. Если в каком-нибудь городке сто голосов распределились в пропорции 51 к 49, победителю отходят все сто. Таким образом, разрекламированные права «меньшинства» превращаются в чистую фикцию: применяя правило солидарности в ходе отбора делегатов, ими всегда можно пренебречь.

Комиссия предложила пакет радикальных мер, исключавших, в частности, тайные бюллетени и любую подтасовку голосов. Избирательный процесс начинается в год проведения съезда. Правило солидарности отменяется, все делегаты отныне избираются в ходе опред;ленной процедуры, будь то первичные выборы или партийные собрания, в которых могут принимать участие все члены партии. Партийным организациям штатов вменяется в обязанность «избавиться от былой дискриминации путем решительных шагов», направленных на представительство среди делегатов национальных меньшинств, молодежи и женщин.

Большинство этих предложений хоть и с большой неохотой, но было принято партийной элитой. Но одно застряло у многих как кость в горле. Макгаверн и его коллеги покушались на традицию делегирования на съезд сенаторов, конгрессменов, губернаторов штатов и высших партийных чинов «по должности». По новой системе ты либо побеждаешь на первичных выборах или партийном собрании, либо занимаешь место на галерее для гостей съезда.

В конце концов именно этот удар по привилегиям, которые избранные на свои должности лица считали естественными, на выборах 1972 года ударил бумерангом по самому Макгаверну. Этот неосторожный шаг, которого можно было избежать, установи Макгаверн нормальные отношения с лидерами партии, оказался единственной новацией, от которой впоследствии отказались… В рекомендациях комиссии Макгаверна была заложена еще одна мина: это были, собственно, не рекомендации, не предложения, это были директивы. В феврале 1970 года комиссия разослала председателям местных комитетов демократической партии циркулярное письмо, разъяснявшее порядок выборов делегатов на съезд 1972 года. Все, кто не последует новым правилам, окажутся за бортом.

Да, но откуда у комиссии, состоявшей из двадцати восьми членов, по преимуществу либералов, взялась власть диктовать условия всей партии? Ведь не только общепартийный референдум, не была проведена даже конференция, которая бы одобрила ее рекомендации. Полномочия комиссии базировались исключительно на резолюции о проведении реформ, принятой незначительным большинством голосов на злополучном съезде 1968 года. Однако же этой резолюции, брошенной, как кость, реформаторам под яростные выкрики демонстрантов и в условиях настоящего уличного побоища, было явно недостаточно, чтобы придать легитимность решениям, означавшим, по существу, дворцовый переворот в партии. В тот момент большинство парт-бюрократов рассматривали эту резолюцию как компромисс с либералами, долженствующий обеспечить их лояльность в условиях, когда столь тяжело добытая ими на первичных выборах победа была попросту отброшена. Но использовать такую ненадежную опору для осуществления крупномасштабных реформ — значит нарываться на большие неприятности. Быть может, деятельность комиссии Макгаверна была вполне праведной, но ей явно не хватало морального авторитета, который может быть обеспечен лишь общепартийным волеизъявлением.

Тем не менее сам Макгаверн был полон энтузиазма. Реформы — как и оппозиция войне во Вьетнаме — стали коньком его предвыборной кампании в президентской гонке 1972 года. «Комиссия по реформам, которую я возглавлял, — говорил он, обращаясь к аудитории одного нью-йоркского колледжа, — выработала новые правила, гарантирующие проведение максимально открытого и максимально чуткого к общественным настроениям съезда… В 1972 году ваш голос будет услышан». А выступая перед законодателями штата Мэриленд, Макгаверн торжественно заявил: «По трудному вопросу о политической реформе мы не отступим от нашей позиции ни на йоту… Повторения 1968 года я не допущу». Наконец, объявляя о своем намерении баллотироваться на пост президента США, он сказал: «Нам не нужно руководство, основанное на пиаровских технологиях или телевизионной рекламе; точно так же не нужны нам те, кто добивается командных позиций путем закулисных сделок».