– Мне здесь нлавится, – произнес лорд Ховенден.

Они долго стояли в молчании, опершись локтями на парапет.

– Послушай, – внезапно сказал он, поворачиваясь к своей спутнице лицом, на которое вернулась застенчивая робость и боязливость обычного пешехода. – Мне очень жаль, что я затеял ту гонку воклуг челтова озела.

Молодой гигант, сидевший за рулем «воксхолл-велокса», поставив машину в гараж, сделался ниже ростом, и Ховенден теперь был готов принять наказание за смелую затею, начатую им с таким безрассудным мастерством. Луна, чарующая красота личика, задумчиво смотревшего на него сквозь прорезь в волосах, торжественная тишина, нисколько не нарушаемая городским шумом, доносившимся из центра, запахи древесного дыма и жареной телятины, разлитые в воздухе, – все это способствовало смене настроения молодого лорда Ховендена. И прежнее радостное возбуждение сменилось мягкой и отчасти даже сладостной меланхолией. Сейчас его поступки, совершенные днем, виделись ему в ином свете – как нечто дикое. Он опасался, что его казавшееся прежде по-настоящему мужественным поведение, воспринятое как грубость, окончательно все испортило. Сможет ли она простить его? Им овладело раскаяние.

– Мне ужасно жаль, – проговорил лорд Ховенден.

– Неужели? – Ирэн повернулась и улыбнулась ему. Из-под вздернувшейся губы показались мелкие белые зубы, широко посаженные детские глаза сияли счастьем. – А мне нет. Я ничуть не обиделась.

Лорд Ховенден взял ее за руку.

– Не обиделась? Плавда?

Она покачала головой.

– Помнишь тот день под оливами?

– Я вел себя по-свински, – прошептал он.

– А я вела себя, как гусыня. Но теперь мои чувства изменились.

– Ты имеешь в виду, что…

Ирэн кивнула. И они направились обратно к отелю, держась за руки. Всю дорогу Ховенден не переставал болтать и смеяться. Ирэн молчала. Поцелуй тоже доставил ей удовольствие, но несколько иного рода.

Время и пространство, материя и дух, субъективное и объективное – в какой же сложно запутанный клубок сплелось все это на следующий день по дороге в Рим! Неискушенный путешественник, считающий, что он всего лишь спокойно перемещается по Умбрии и Латиуму, на самом деле совершает неосознанные скачки по историческим эпохам, переключая передачи, перекатывается по различным политическим и экономическим системам, взбирается на высоты философии и религии, перемахивает через одну эстетику, попадая в другую.

Из Перуджи они выехали ясным утром. Только над вершиной Субазио плавали несколько крупных белых облаков. Почти в полной тишине машины двигались по извилистой дороге. У подножия горы, укрытые от жарких лучей солнца в дивной прохладе семейного склепа, фигуры тучных Волумни возлежали на крышках своих усыпальниц, словно на диванах вокруг обеденного стола. В вечном ожидании следующей перемены утонченных блюд они улыбались, и эти улыбки застыли на их лицах навсегда. Мы умели наслаждаться жизнью, казалось, говорили они, и без страха встретили смерть. И мысль о неизбежной кончине добавляла пикантности нашим двадцати пяти тысячам трапез здесь, делая их еще более аппетитными.

Несколькими милями дальше располагался Ассизи с мумией женщины-святой в стеклянном гробу, хитро подсвеченном снизу спрятанной от глаз электрической лампочкой. Думай о смерти, как бы говорит тебе святая, помни всегда о бренности всего сущего, о быстротечности данного тебе отрезка земного бытия. Думай, думай – и уже скоро потеряешь всякий вкус к жизни, мысль о смерти испортит все, а плотские удовольствия покажутся постыдными и отвратительными. Думай о смерти напряженно, и ты откажешься признавать красоту и святость жизни; но только помни, что мумия была когда-то всего лишь монашенкой.

– Когда Ассизи посетил Гете, – заметил мистер Кардан, выходя на свет из усыпальницы Святой Клары, – он не стал осматривать ничего, кроме портика второразрядного здешнего романского храма. Быть может, он и не был в таком случае настолько глуп, как считали многие.

– Потрясающее место для игры в гальму, – заметил Челайфер, когда они посетили театро Метастазио.

Эта сцена в стиле рококо предназначалась для того, чтобы искусство на ней боготворило само себя. Но за прошедшие с тех пор двести с лишним лет научилось прославлять себя повсюду.

Однако в верхней и нижней церквях Святого Франциска Джотто и Чимабуэ сумели показать, что в свое время искусство умело восхвалять не только само себя. Творчество здесь стало наложницей религии, а современный ученый-психоаналитик обнаружил бы в нем склонность к анальной эротике, которая часто является признаком кровосмесительного гомосексуализма.

– Интересно, – произнес мистер Кардан, – неужели святой Франциск действительно сумел придать бедности столько достоинства и привлекательности, какой она изображена тут? В наши дни мало бедняков, которые выглядели бы столь изящно.

Он посмотрел на мисс Элвер, переваливавшуюся с ноги на ногу, как водоплавающая птица на суше. Конец одной из пестрых бандан лорда Ховендена тащился вслед за ней по пыли, другим концом она была привязана к ее руке, но сейчас мисс Элвер забыла об этом. Двадцать пять тысяч фунтов, напомнил себе мистер Кардан и вздохнул. Святой Франциск, Готама Будда – они умели решать свои проблемы иначе. Но сейчас просить милостыню, сохраняя при этом хотя бы каплю человеческого достоинства, стало практически невозможно.

Они снова расселись по машинам. Взмахнув ярким платком, мисс Элвер попрощалась со святыми, которые так много думали о смерти, что принуждены были фактически похоронить сами себя еще при жизни. Из своей прохладной летней усыпальницы тучные представители семейства Волумни презрительно улыбались. Мы думали не о смерти, сказали бы они, а рожали детей, множили стада своего скота, увеличивали владения акр за акром, прославляя жизнь… Лорд Ховенден дал газу, и две мудрости, два закона, два образа жизни растаяли вдалеке.

Со склона холма на них глянул Спелло. В Фолиньо был в разгаре базарный день. Там скопилось столько народу, что мисс Элвер выбилась из сил, приветствуя всех и каждого. Треви на вершине конусообразной горы выглядел, как картинка из яркой детской книжки. По сторонам от дороги посреди плодородной равнины попадались фабрики, чьи высокие трубы казались более стройными копиями башен старинных замков, высившихся у вершин холмов. В отдаленные времена, считавшиеся более цивилизованными, разбойники спускались из своих горных укрытий и строили наблюдательные башни в долинах. Наша компания двигалась путем прогресса человечества со скоростью мили в минуту. И внезапно справа от них заиграли прохладой воды Клитумния. Священный источник бил из склона горы и ниспадал в наполненный до краев водоем. Берега зеленели почти английской травой. Зеленые островки виднелись посередине, а купающие ветви в воде плакучие ивы и маленькие мостики превращали этот романский пейзаж словно бы в прообраз того, что позднее стали изображать китайские художники.

– Снова озера! – воскликнула мисс Элвер.