Всё! Вставляю карту в приемное отверстие на замке. Вынимаю. Нажимаю ручку. Толкаю дверь. Фух! Ну, наконец-то. Мы вместе. Одни. И пусть только попробует нам кто-нибудь помешать. Убью нафиг!

* * *

В номере царил полумрак. Горел лишь один не слишком яркий светильник слева от высокого, в человеческий рост, зеркала. Стоящая перед ним Жанна придирчиво рассматривала свое отражение. Не знаю, что ей в собственном наряде не нравилось – на мой скромный взгляд, выглядела она замечательно. Распущенные, чуть влажные волосы, слегка наклоненная голова, изящная шея над укрытыми полупрозрачной накидкой плечами. Да и ниже всё было… э-э… более чем убедительно. По крайней мере, для моих воспаленных мозгов, уже дорисовавших спрятанные под «ночным камуфляжем» детали.

Негромко кашлянув, я подошел ближе, остановившись возле комода и как бы невзначай положив на него полученный по почте «подарок». «Ага, не дай бог, увидит – всю ночь будем книжки читать».

Жанна тем временем медленно повернулась ко мне и, бросив взгляд на валяющиеся возле кровати коробки, виновато произнесла:

– Андрюш, ты прости, но я, кажется, все наши деньги потратила.

Я сунул руку в карман и, ощупав толстую пачку купюр, мысленно усмехнулся. «О! Женщины, женщины!»

– Вообще-то я не хотела, но… просто мы с Виолеттой немножечко увлеклись, ну и… ты сам понимаешь.

Я улыбнулся.

– Понимаю.

Моя хитрая женушка изящно повела плечами, изображая «раскаявшуюся грешницу», и тут же похвасталась:

– А мне Виолетта обещала новый роман Дон-Скорчевского раздобыть. Сказала, что его можно утром забрать, на ресепшене.

– Новый роман?! Виолетта Матвеевна?! – сказать, что я был ошарашен, означало не сказать ничего.

– Ну да. А ты что, не веришь?

– Ну-у… верю. Наверное, – озадаченно пробормотал я, мазнув взглядом по крышке комода.

– Тебе, кстати, кто-то письмо прислал, – неожиданно заметила Жанна, указав на какой-то конверт, белеющий во тьме около головизора. – Его, наверно, под дверь подсунули, пока нас не было.

– А ты его что, не читала?

– Да нет. Там же написано «Андрею Фомину, лично в руки», – удивилась жена.

Я, впрочем, удивился не меньше, зная, какая она любопытная. Мне даже неудобно стало: «Я, выходит, ее посылки вскрываю, а она… Н-да. Придурок. Как есть. Полный придурок. Почти козел, хм, безрогий».

– Почитаем? – хитро поинтересовалась Жанна, почуяв мое замешательство.

– Ну уж нет! – рассмеялся я, делая шаг навстречу и заключая супругу в объятия. Отрезая ей путь к отступлению. – Всё утром, милая. Всё. Утром.

– Ты думаешь? – лукаво улыбнулась она, даже не пытаясь сопротивляться.

– Уверен, – твердо проговорил я, любуясь своей ненаглядной.

Проникающий в окно лунный свет серебрился в ее волосах, отражаясь тенями и бликами от кажущейся бархатной кожи, играя локонами, окутывая их призрачной дымкой. Волшебной, как ночь, и такой же, как ночь, таинственной. И хотя по жизни я совсем не поэт, но в этот миг… В этот миг я просто не смог промолчать, наклоняясь к ушку любимой, повторяя рождающиеся сами собой строки:

Свет струится в твое окно,

Разговоры оставь на время.

Ночь – как ты, вы опять – одно.

Этот свет для тебя – не бремя.

Свет страдает в окне твоем,

Разговоры оставь на утро.

То, что ночь. То, что вы – вдвоем.

Позабудь и поступишь мудро.

Свет играет в окне твоем

Звездным бликом, Луной, Зарницей.

Ночь растает прошедшим днем,

Отделяя любви границу.

Жанна слегка отстранилась и ласково погладила меня по щеке.

– Дурак ты, Андрюшка. Нет у нас никаких границ. И эта ночь вовсе не моя. Она – наша. Но я ей тебя не отдам…

Отвечать я Жанне не стал. Просто прижал к себе. Крепко-крепко. Забыв обо всем на свете. Понимая, что эта ночь и впрямь стала нашей. Только нашей. Одной на двоих.

P.S. А письмо я все-таки прочитал. Только не утром, а днем, поскольку завтрак мы благополучно проспали. Впрочем, это уже совсем другая история.

Дорогой Андрей!

Я, конечно, дико извиняюсь, что не смог попрощаться лично, но ничего не поделаешь – труба зовет, контора пишет, служба есть служба. Спросишь, где именно я служу? Да там же, где и всегда. Как говорится, где родился, там и пригодился. Чего и тебе желаю. Тебе и твоей супруге.

Жанне Викторовне, кстати, большой привет от Виолетты Матвеевны. Увы, мы с ней улетаем прямо сейчас. На Хелиманию. Прощальный «подарок» от нас ты можешь забрать на ресепшене. В любое время.

Знаю, что ты наше «творчество» не слишком жалуешь, но супруге твоей, надеюсь, понравится. Между прочим, она у тебя большая умница. Раньше всех догадалась о моей, ха-ха, «лживой натуре». Так что береги ее, а не то получишь большой втык не только от меня и Виолетты Матвеевны, но и от Петра Сергеевича. На эту тему он меня лично проинструктировал.

А вообще, ты держался молодцом. По слухам, товарищ подполковник, когда узнал про твой «засланцевый газзон», чуть под стол не упал. Впрочем, сам не видел и потому врать не буду. Однако верю, что всё так и было на самом деле. Да и всем остальным (думаю, ты их все-таки «вычислил») твой бенефис понравился. Так что… добро пожаловать на наше маленькое суаре. Подробности – по прилете на Родину.

Хотя о главном своем успехе, я думаю, ты еще не догадываешься. Он связан с моим «коллегой» по цеху мистером Манибрауном и его «последним» романом. Тебе, конечно, было бы интересно узнать, где там собака порылась, но… всему свое время.

И еще. Не стоит, Андрей, терять талисманы. Так же, как и демонстрировать свои способности. По крайней мере, на публике. Это я тебе как друг говорю (надеюсь, мы все же – друзья, несмотря ни на что).

Письмо это, кстати, сжигать не нужно. Съедать – тоже. На воздухе оно самоликвидируется в течение примерно пяти минут. Так что насчет режима можешь не волноваться.

А сейчас…

Счастливого тебе отдыха, Андрей.

Уверен, вы с Жанной – прекрасная пара. Надеюсь, теперь (без лишних глаз и ушей) у вас всё получится. Всё, что задумали. Как и положено. По-взрослому.

Засим прощаюсь.

Искренне твой

Иван Шлемович Кацнельсон.

Он же – Иван Семёнович Костенко.

Он же – Джон Коннор.