– Я, конечно, в хороших отношениях со Шмулем из Семендера, но… – запинаясь от неожиданного поворота событий, начал Песах.

– Ну, что я говорил, настоящий воин немногословен и совсем не любит хвалиться, за таких, как он, обычно лучше говорят другие. Достопочтенный Песах без сомнений способен возглавить войско, а уважаемые тудуны помогут ему, – закончил раввин свою вкрадчивую, но убедительную речь.

Жаркая волна хлынула изнутри в побледневший лик торговца оружием, он понял, что попался, как рыба на крючок. Игра в настоящего воина и стратега обошлась дорого: концом плети в неумелых руках она ударила по собственному затылку.

– Итак, уважаемый Песах, я назначаю тебя булшицы. В твоём подчинении будут воины из гургенских мусульман, – молвил Бек. – Они хорошо помнят, как урусы ещё при моём досточтимом отце Аароне Втором опустошали побережье Хазарского моря, и злоба их станет хорошим подспорьем острым клинкам. В твоём войске, конечно, будут и хазары, и аланы, но ударной силой станут именно гургенские мусульмане. Но тебе придётся их крепко держать в руках. Тудуны помогут, но для полной уверенности я дам тебе две сотни моих личных лариссиев, – веско и властно закончил Иосиф.

Все горячо стали поздравлять нового военачальника.

Песах отвесил правителю низкий поклон и с бледным ликом медленно пошёл прочь.

Теперь, лёжа на мягких подушках, покусывая в раздумье фрукты и сыр и запивая вином, он размышлял, как выйти из положения, в которое угодил, как в зыбкое болото. Вступать в битву ему, не видевшему в своей жизни ни одного сражения, кроме схватки рабов с охраной в отцовском подворье, с настоящим каганом урусов, который участвовал во многих войнах? Да это то же самое, что, не умея плавать, пытаться переплыть Итиль…

Всё-таки отличное греческое вино и сытная еда сделали своё дело, и он, наконец, забылся, хотя сны были тревожными и вязкими, как кошмары больного лихорадкой. Когда угрюмый от тяжких мыслей, с мешками под карими очами, торговец оружием проснулся, то сразу приказал подать коня. Он выехал со двора, и два крепких воина в одинаковых кирасах последовали за хозяином.

Дядька Гершель, едва узрев новоиспечённого полководца, засеменил, по-женски всплёскивая сухими руками:

– Мой мальчик! Нет, не мальчик, что я говорю, какой важный военачальник пожаловал! Надо же, булшицы! – восторженно восклицал он, блестя слезящимися очами и не давая Песаху открыть рта. – Первый военачальник в нашем роду, отец гордился бы тобой! Видишь, я исполнил своё слово, и даже больше того! – не умолкал старый рахдонит, ведя дорогого гостя в дом. – Теперь ты большой человек, и я вижу, не забыл старого родственника и данном ему обещании…

Песах, готовившийся сказать о многом, лишь хмуро промолчал и, отвязав от пояса кошель с монетами, бросил его на стол.

– Ты идёшь в Таматарху и Таврику, пусть Всевышний способствует успеху в твоём деле, взять побольше золота и рабов. И, надеюсь, ты не забудешь доброту старого дядьки Гершеля, который помог тебе стать столь великим человеком… – не переставая, трещал старик вслед уже уходящему Песаху.

Только сев на коня, новоиспечённый булшицы промолвил:

– Да уж, этого я никогда не забуду…

Лета 6448 (940), Киев

Князь Игорь, сидя на своём вороном боевом коне, зорко и ревностно наблюдал с холма, как в широком поле выстраивается Птицей конная часть его дружины. А пешие ратники спешат друг за дружкой, будто большая стая рыб, которая на очах превращается в луну-Макошь, ощетиниваясь длинными копьями и выпуская вперёд, перед железными рядами могучих воинов, быстрых лучников в панцирях из воловьей кожи. Князь довольно оглянулся на своих молодых, но уже закалённых в сечах с кочевниками темников Мечислава, Издебу, Притыку и улыбающегося Горицвета.

– Что ж, братцы темники, добре потрудились, складно да борзо вверенные вам полки и тьмы перестраиваются! Любо глядеть! – потом повернулся к другому воину на непривычно ширококостном для верховых лошадей коне. Воин сей был ещё более могучего сложения, чем коренастый Притыка. – А тебе, старший темник Веряга, особая благодарность, что молодых темников добре учил. – Тот, к кому обращался князь, только с благодарностью приложил широкую десницу к шуйской стороне мощной груди. Был сей темник немногим старше своих подопечных, но военачальником слыл воистину Перуновым: умом холодным, да с необычайной силой, как внутренней, так и богатырской. Первым был и в кулачном бою, и в поднимании саженных брёвен, и в бросании тяжёлых каменьев.

– Никак к нам кто-то торопится, – статный Мечислав указал в сторону киевской дороги, по которой спешил верховой, вздымая за собой строчку пыльных клубов.

– Может, весть от князя Олега из Корчева, – высказал догадку быстрый Горицвет.

– Княже, там из Хазарии купцы да ещё какие-то важные люди пожаловали, молвят, по делу спешному, – доложил теремной охоронец, усмиряя поводьями разгорячённого скачкой гнедого жеребца, отчего тот «заплясал» на месте.

– Спешному? – переспросил князь и, подумав, молвил: – Я занят. Пусть с дороги отдыхают, а все срочные дела завтра с утра.

– Уразумел, княже! – бойко отвечал охоронец и пустил гнедого в обратном направлении ко граду.

– Видать, крепко встревожил хазарский улей князь Олег Моравский с варягами, – пробасил широкоплечий богатырь Притыка, – вот и забегали итильские посланники.

В означенный час хазары, тихо переговариваясь и бросая короткие осторожные взоры на крепких – один к одному – высоких да статных охоронцев, гуськом проследовали в гридницу.

Игорь принимал гостей в полном княжеском облачении, сидя на резном троне, изукрашенном чудными раковинами, жемчугами да перламутрами, привезёнными из далёкой Асии. Один из купцов, старый, с редкой бородой и чуть выпуклыми карими очами здорово напомнил князю того самого Мойшу Киевского, тяжбу меж которым и воеводой Фарлафом пришлось ему судить после злосчастного похода на море Хвалисское. Схожесть эта разбудила неприятные воспоминания, и князь недовольно поморщился. Однако в ходе дальнейшей непростой беседы оказалось, что старшим в посольстве является вовсе не сей схожий с Мойшей купец, а невзрачный рыжий хазарин с быстрыми и совершенно бесстыжими серо-зеленоватыми очами.

Старый купец, похожий на Мойшу, первым вышел чуть вперёд и, кланяясь, попросил кагана Руси принять от купечества хазарского скромные дары. При этом он щедро расточал словесный елей по поводу могущества славного кагана Игоря, его прозорливости, храбрости и светлого ума. Два подручных положили у ног «достойнейшего из каганов» великолепную конскую сбрую арабской работы с чеканными серебряными бляшками, серебряными же стременами и такое же роскошное седло. Тут же, у резного изукрашенного трона князя, на красной шёлковой подушечке с жёлтыми кистями были выложены женские прикрасы для княгини, – золотые и серебряные подвески, серьги и ожерелья восточной работы.

«Щедрые дары поднесли, значит, им что-то надо», – подумал Игорь, оглядывая хазарских посланцев. Однако вслух ничего не сказал, терпеливо ожидая, что скажут гости.