— Это мы с тобой, запертые в горящем доме, — произносит она, прижавшись губами к наколке поверх моего сердца. — Он горит, а мы внутри.

— Да.

— Мы с тобой будем жить, как рок-звезды в туре, Серж, каждый день будет новый город, новые люди, новые песни, мы никогда не вернемся назад. Когда я увидела тебя впервые, я подумала, что ты точно играешь в рок-группе.

В голове снова начинает тикать. Я зажмуриваюсь, пытаясь не думать ни о чем, кроме ее рук и губ. А потом я открываю глаза. Она лежит на спине, я в ней, так глубоко, насколько только могу. Тут я вижу ее лицо с широко распахнутыми глазами, плывущее в отражении. Ее нога, увитая дорожкой черных татуированных звезд, закинута мне на плечо. Кожа блестит от капелек пота.

— Ты спала с ним.

Она моргает пустыми кукольными глазами. Я вижу полоску светлых корней, пробивающуюся вдоль ее лба. Я беру телефон, чтобы проверить время, но вместо этого мои пальцы сами лезут в альбом, открывают фотографии, те, что она слала ему. Розовые соски, прозрачное кружево поверх белой кожи.

— Ты спала с ним, — повторяю я.

— Ты хочешь знать, нравилось ли мне это?

Она приподнимается и касается своими губами моих.

— Я видел вас там, за стеклом.

— О чем ты? За каким стеклом?

— Ты лежала на спине на кровати, а он… Там в комнате.

— Серж, я бы никогда…

— Никогда?

— Никогда.

Я глубоко вдыхаю и выдыхаю, чувствуя, как виски сжимаются все сильнее. Я снова пролистываю в голове снимки: ее голое татуированное тело в зеркале, она гладит себя, раздвинув ноги. Она отправила это все ему. А сейчас она лжет. Но она хочет, чтобы я верил ей. Полуправда. Я не могу понять, что важнее. К горлу подступает жгучий кислый спазм, я захожусь в кашле, будто от дыма. Клоск-клоск-клоск-клоск.

Поворотник. Она включила поворотник, потому что хотела съехать с дороги и о чем-то поговорить. Было что-то важное, что не могло ждать до тех пор, пока мы вернемся домой.

Я зажмуриваюсь крепче. Стекло, мутное стекло, в котором плывет отражение огней. Каких огней, это было на двадцать четвертом этаже? Каких-то других огней. Они растворяются во тьме красными и желтыми всполохами. Я открываю глаза.

— Я видел тебя с ним.

— Да нет же. Нечего там было видеть. Мы просто выпили у него в номере, а потом он начал говорить про нее.

— Но ты сняла свое платье, я застегивал тебе молнию.

— Оно было в крови, я смывала пятно.

Я опускаю глаза вниз.

— Где твоя татуировка со звездами и остальные?

— Какие? У меня только одна, — она показывает мне надпись на бедре, что-то по-французски. — Серж, ты пугаешь меня сейчас. Я… я пойду налью воды, пить хочу.

Я наклоняюсь над ней, не давая подняться с пола.

— Зачем ты мне врешь?

— Да не вру я.

— Ты и он…

— Нет же, нет. Мне больно, отпусти, пожалуйста.

— Ты и он…

— Ты не понимаешь этого, Серж, ты никогда этого не понимал, — сказала Ида Линн, грустно улыбнувшись и по привычке крутанув колесико радиоприемника.

— I know, you love the song and not the singer… — прошепталаонаоднимигубамивместесБрайаномМолко.

— You’ve got me wrapped around your finger, — невольно повторил я. Мы так давно не слушали их вместе. Может быть, пять лет.

Я гляжу на двойную желтую полосу, разделяющую меня и ее, запрещающую мне пересекать ее даже прикосновением. Пунктирные снежинки пикируют в морозном воздухе.

— Ты не знаешь, каково это — быть мной, каково знать, что тебя не должно быть, что ты живешь какую-то одолженную жизнь. Я должна была умереть в том пожаре. Серж, моя жизнь — это горящий дом. Он во мне, а я в нем. Я думала, я смогу все забыть, если мы уедем, я даже забыла. Но все вернулось.

— Почему ты не сказала мне, что тебе снова плохо?

— Да как с тобой говорить, ты все время молчишь и смотришь в стену! — Она ударила ладонью по рулю.

— Осторожнее, дорога скользкая.

— Вот видишь, в этом весь ты. Осторожный. Цельный. А я не такая! Неужели ты не видишь?

— Ида Линн, прости меня.

— Да я не злюсь. Я просто хочу объяснить тебе все, и чтоб ты послушал хоть раз.

— Тогда давай остановимся.

— Что? Давай. Если тебе так проще.

— Серж, отпусти меня, — повторяет Лиза, пытаясь провернуть запястье. — Какая разница, было или не было, ведь я с тобой, а его больше нет. Ты ведь не станешь спрашивать, с кем мне было лучше? Ведь не станешь? Ты ведь не из тех, кому нужно знать, с кем и сколько раз? Ты не такой.

— Откуда ты знаешь, какой я? — спрашиваю я, нависая над ней, вдавливая плечи в пол своими руками. — Ведь я все время молчу, уставившись в стену.

— Ты этого никогда не поймешь, Серж. С ним все было по-другому, я чувствовала, как эта тьма внутри разрастается и заполняет всю меня, это было похоже на смерть, но это давало мне какое-то подобие свободы от самой себя и того, что я сделала…

— Замолчи.

— Но ведь ты хотел знать.

— Я не хотел.

Я роняю голову ей на плечо.

— Ты не можешь это понять, и это нормально. Ты — чистый цельный человек, которого влечет правда и справедливость. Поэтому я должна уйти. Ты достоин лучшего.

— Нет, — я мотаю головой, не отрывая лица от ее ключицы. — Я достоин тебя, а ты — меня.

— Думаю, мне нужно просто пойти в полицию и рассказать им все. Все-все. Потому что я знаю, ты не сможешь быть с таким человеком, как я.

— Хочешь кофе? — спрашиваю я, приподнявшись над ней. — Ты пьяная, кофе тебе поможет.

— Кофе? Нет, Серж. Я не пью кофе. И я серьезно. Я должна уйти.

— Завтра я куплю кофеварку, если не нравится растворимый.

Лиза встает, подходит к своему рюкзаку, попутно подбирая с пола разбросанные вещи. Я сижу на полу, наблюдая за тем, как она пакует свою зубную щетку и крем и надевает на голову вязаную шапку с оленем.

Я бью ее не сильно, просто для того, чтобы она пришла в себя, прекратила истерику. Но она теряет равновесие и, вскрикнув, падает навзничь, разбросав по полу баночки с косметикой.

— Серж? Что ты делаешь?

— Ты не можешь принимать никаких решений, ты должна выспаться, ты полдня пила. Куда ты пойдешь?

— Зачем ты ударил меня? — Лиза даже не пытается подняться с пола.

— Потому что ты в истерике и не слушаешь меня.