не даст ничего, так как пример взят из согласования времен, которое у нас свое. Однако следы употребления конъюнктива при согласовании времен в русском языке еще сохранились: можно обратить внимание на частицу «бы», слившуюся с союзом «чтобы», который вводит у нас придаточное предложение цели. Та же частица отвечает и за сослагательное наклонение. Оказывается, в придаточных цели мы, сами того не ведая, употребляем конъюнктив.

60

Неопределенное наклонение, определяя времена, не определяет лица. В латинском языке неопределенная форма глагола изменяется по временам и залогам.

61

О наклонениях см. также. Choerob., II, 4Н; Dion. Thrac., 13; Diomed., I. 338–340K; Prisc., VIII, 63–76. Исидор, следуя Донату, приводит достаточно поздний вариант теории наклонений. Более ранние римские грамматики от Варрона до Реммия Палемона находились под сильным греческим влиянием, выделяя желательное наклонение (оптатив), а также ряд искусственных наклонений — «вопросительное» (например, scribone, legone — пишу ли я, читаю ли я), «увещевательное» (хортатив или юссив), «уступительное» (конгрессив), «обещательное» (будущее время с модальным оттенком), «причастное» (герундий и супин), «безличное» (употребление 3-го лица ед. числа пассива). У Исидора, как видим, из всех искусственных осталость только «безличное». Кстати, сослагательное наклонение могли называть subiunctivus («подчинительным»), а могли — coniunctivus («сослагательным»), но в чем было различие — неизвестно.

62

Сказать «legebo» вместо «legam». То есть проспрягает глагол «legere» (читать) в Futurum I по второму вместо третьего спряжения. Ср. в русском «ездиют» вместо «ездят» (первое спряжение вместо второго). Заметим, кстати, что Исидор не упоминает о том, сколько бывает спряжений (то есть четыре, не считая Шб спряжения) и каковы они.

63

О залогах также см. Choerob., II, 5Н; Dion. Thrac., 13; Macrob., Sat., V, 627–628K; Diomed., I, 336–337K. Греческий термин для обозначения залога — διάθεσις — дословно означает «расположение». Согласно византийцу Хировоску (Choerob., II, 5Н) «древние называли залогами и наклонения, и залоги и лишь впоследствии произвели разделение, называя душевные расположения наклонениями, а телесные — залогами». То есть наклонение показывает то, к чему наклонена душа, а залог — в каком телесном положении находится действующий. Следов греческого медиального залога в позднеримских грамматических учебниках нет. Говоря об истории возникновения залогов, надо заметить, что разделение их на действительный и страдательный — позднее. В древнейших индоевропейских языках фиксируются тоже два залога, но иным образом — действительный и медиальный. Их значение легко понять, например, по санскриту, где действительный залог назвался Parasmai-pada (букв.: «слово для другого»), а медиальный — Atmane-pada (букв.: «слово для себя»). То есть залог указывал направленность действия глагола вовне или на себя; у каждого из них была своя система личных окончаний. Причем в том же санскрите мы видим, что большинство глаголов спрягается либо по одному залогу, либо по другому; то есть для обозначения медиального действия просто использовались другие глагольные корни. Можно сказать, что древние глаголы почти все были как бы отложительные. Количество глаголов, принимающих формы обоих залогов, крайне невелико (например, yaj — «приносить жертву в чью-то пользу»). Страдательный же залог (пассив) изначально был чем-то вроде наклонения, в которое можно было поставить глаголы обоих залогов, но имел личные окончания медиального залога. В греческом языке мы имеем переходный вариант, когда все три залога существуют равноправно, но окончания пассива совпадают либо с окончаниями медиального залога, либо даже действительного (актива). При этом существует великое множество отложительных и полуотложительных глаголов. Латинский язык показывает картину, близкую к современной: морфологически есть только два залога, актив и пассив, из которых пассив при необходимости может пониматься в медиальном значении. Отложительных глаголов мало, из них общеупотребимых буквально 6–7, и примерно такое же количество полуотложительных.

64

Оно названо наречием, что, будучи присоединенным к глаголу, наполняется смыслом. В отличие от имен прилагательных, которые сами добавляют смысл.

65

Подробнее о наречии см. Dion. Thrac., 19; Charis., I, 180K, 190K.

66

Образов было три: простое слово, составное и образованное от составного (см. Dion. Thrac., 12). Вообще о причастии подробнее см. Dion. Thrac., 15; Prisc., XI, 1–11.

67

«Que regi, que homini». Исидор благочестиво убрал имя Божие из примера ошибки (спасибо И. Ларионову за это замечание).

68

Общее замечание к главе 12. Также о союзах см. Dion. Thrac., 20; Charis., I, 224K). Классификация союзов восходила к стоическому учению о сложном предложении, опирающемуся на анализ типов суждений и умозаключений. Существовало много разных классификаций. Новейшую мы видим у Исидора и в нашем собственном языке. Старейшая подразумевала деление союзов на «связующие» (типа «если»), которые устанавливали связь между предложениями гипотетического силлогизма; «вдобавок связующие» (типа «поскольку»), если вдобавок к связи указывалось на осуществление ее условий; «причинные» и целевые; «вопросительные» (типа «ли», «разве»), «выводные» — следственные союзы, а также те, что вводили вторую посылку категорического силлогизма (типа «но», «ведь»). Затем выводные делились на присоединительные и результативные и т. д. и т. п.

69

Неотделимые предлоги — приставки.

70

Он же Дионисий Фракийский (конец II в.) — ученик александрийского филолога Аристарха и автор первого грамматического (греческого) компендия, который пользовался огромным авторитетом. Аревало со ссылкой на Страбона (Strab., XIV, 2, 13) дает конъектуру: Lindius (Дионисий из Линда на Родосе)

71

Стихотворный метр как бы шагает стопами. Греческое и римское стихосложение существенно отличалось от современного, так как было основано на закономерном чередовании долгих и кратких слогов (так называемое квантитативное стихосложение), в отличие от современного, например русского, основанного на чередовании слогов ударных и безударных. Однако большинство современных ученых согласны с тем, что стиховой ритм не может быть исчерпывающим образом описан в рамках лишь одного параметра, например, такого как оппозиция долгих и кратких слогов. В связи с этим предполагают, что вторым параметром, формирующим стихосложение в античности, было метрическое ударение (ictus), приходившееся на сильную долю стопы (арсис, см. примечнание к этой главе, §21). Вероятно, такое ударение было близко к нашему экспираторному ударению (см. примечание к гл. 18, §1). Практически единственный доступный нам способ чтения латинских стихов и состоит в том, что мы выделяем сильную долю стопы экспираторным ударением, а ударение, принадлежащее отдельным словам, опускаем вовсе,