Сейчас Пол нравился ей уже так сильно, что ей казалось, что того эпизода на поляне и вовсе не было. Он отвез ее домой и, продолжая говорить, прошел следом за ней в холл. Они пошли наверх, и Элла подумала: «Полагаю, сейчас мы выпьем кофе, и он потом уйдет». Она искренне так считала. Однако, когда он снова стал заниматься с ней любовью, она снова подумала: «Да, это правильно, ведь весь вечер мы были так близки». Позже, когда Пол станет сетовать: «Конечно же, ты знала, что мы будем это делать», она будет ему отвечать: «Конечно же нет. И если бы ты не стал этого делать, это не имело бы значения». На что он станет говорить: «Ох, какая же ты лицемерка!» или «В таком случае ты просто не имеешь права так игнорировать подспудные мотивы своих действий».

Та ночь, проведенная с Полом Тэннером, стала самым глубоким опытом из всех, что ей довелось пережить с мужчиной; это так отличалось от всего известного ей ранее, что все, что было в прошлом, потеряло всякое значение. Это чувство было настолько полным и окончательным, что, когда под утро он спросил:

— А как Джулия относится к подобным вещам? — она рассеянно ответила:

— К каким вещам?

— Например, к тому, что было на прошлой неделе. Ты говорила, что привела домой мужчину с вечеринки.

— Ты сумасшедший, — сказала она, уютно засмеявшись. Они лежали в темноте. Она повернула голову, чтобы видеть его лицо; темный силуэт его профиля проступал в зыбком свете, сочившемся в окно; в нем было что-то одинокое и отстраненное, и она подумала: «Он впал в то же настроение, что и раньше». Но сейчас ее это не тревожило, потому что его бедро касалось ее тела, и в этом теплом прикосновении было столько естественности и простоты, что его отчужденность уже не имела значения.

— Но что говорит Джулия?

— О чем?

— Что она скажет утром?

— А почему она вообще должна что-нибудь сказать?

— Понятно, — произнес он быстро; и тут же встал и добавил: — Мне нужно зайти домой побриться и сменить рубашку.

Всю неделю он приходил к Элле каждый вечер, приходил поздно, когда Майкл уже спал. И каждое утро он уходил, уходил рано, чтобы «сменить рубашку».

Элла была совершенно счастлива. Она плыла по волнам мягкого бездумья. Когда Пол говорил что-нибудь от лица «негативной половины» своего «я», она была настолько уверена в своих чувствах, что просто отвечала:

— Ох, какой же ты глупый, я ж говорила тебе, ты ничего не понимаешь.

(Определение «негативный» принадлежало Джулии, она употребила это слово после того, как они с Полом столкнулись на лестнице: «В его лице есть что-то горькое и негативное».) Элла думала, что Пол скоро женится на ней. А может, и не скоро. Это случится тогда, когда это должно случиться и он поймет, когда настанет время им пожениться. Его брак, должно быть, и браком-то назвать нельзя, если он может всегда быть с ней, одну ночь за другой, уходя домой лишь на рассвете, «сменить рубашку».

В следующее воскресенье, спустя неделю после их первой экскурсии по сельской местности, Джулия снова увела мальчика к своим друзьям, и в этот раз Пол повез Эллу в Кью. Они лежали на траве, за изгородью из нависавших над ними рододендронов, над ними высились деревья, сквозь ветви и листву просеивалось солнце. Они держались за руки.

— Вот видишь, — сказал Пол, с гримаской старого распутника, — мы с тобой уже как старые супруги: мы знаем, что будем заниматься любовью сегодня ночью, лежа на кровати, поэтому сейчас мы просто держимся за ручки.

— А что в этом плохого? — спросила Элла удивленно.

Он склонялся над ней, он смотрел ей в лицо. Она ему улыбнулась. Она знала, что он ее любит. Она чувствовала, что доверяет ему безоговорочно.

— Что в этом плохого? — сказал он с каким-то шутливым отчаянием. — Да это ужасно. Вот ты и я, и мы с тобой…

Его отношение к тому, что они собой представляли в этот момент, отразилось на его лице, в его глазах, мягкий взгляд которых был устремлен на ее лицо.

— …и посмотри, на что это было бы похоже, будь мы женаты.

Элла почувствовала, что она леденеет. Она подумала: «Конечно же, он это говорит не так, как говорит мужчина, который хочет женщину предупредить? Он же не так ничтожен, не настолько низок, конечно же?» Она увидела, как на его лице проступает уже хорошо знакомая ей горечь, и подумала: «Нет, он, слава Богу, не такой, он просто ведет какой-то разговор с самим собой». И свет, чуть было не угасший в ней, зажегся снова. Она сказала:

— Но ты ведь вовсе не женат. Это невозможно назвать браком. Ты никогда не видишься с ней.

— Мы поженились, когда нам было по двадцать лет. Должен существовать закон, запрещающий подобные браки, — добавил он, целуя ее, и в его голосе снова звучали те же юмористические нотки, приправленные отчаянием. — Элла, ты проявляешь большую мудрость, не вступая в брак. Будь благоразумна и так и держись.

Элла улыбнулась. Она думала: «Итак, в конце концов я оказалась права. Он делает именно это, говоря мне: «От меня ты можешь ожидать только это, и не больше». Она чувствовала себя полностью отвергнутой. А его руки все еще лежали на ее плечах, и она чувствовала, как их тепло пронзает ее тело, и его глаза, теплые, светящиеся любовью к ней, были всего в нескольких дюймах от ее глаз. Он улыбался.

В ту ночь, в постели, их любовь была для нее чем-то механическим, она просто совершала ответные движения. Все было совсем иначе, чем во все предыдущие ночи. Он, казалось, этого не заметил; и потом они, как обычно, лежали тесно прижавшись друг к другу, обнимаясь. Она была испуганной, застывшей.

На следующий день она завела разговор с Джулией, которая за все время ночных визитов Пола в ее дом не проронила по этому поводу ни слова.

— Он женат, — сказала она. — Он женат уже тринадцать лет. Это такой брак, что, если он не приходит домой ночевать, это не имеет никакого значения. Двое детей.

Джулия состроила неопределенную ужимку и продолжала хранить молчание, ожидая, что Элла скажет дальше.

— Дело в том, что я совсем не уверена… и у меня есть Майкл.

— А как он относится к Майклу?

— Он видел его всего однажды, да и то очень недолго, он приходит очень поздно, — ну, ты же это знаешь. А когда Майкл встает, его уже нет. Он уходит домой, чтобы надеть чистую рубашку.

Услышав это, Джулия рассмеялась, и Элла рассмеялась вместе с ней.

— Необыкновенная она, должно быть, женщина, — сказала Джулия. — Он о ней что-нибудь рассказывает?

— Он сказал, что они поженились, когда оба были еще слишком молоды. А потом он ушел воевать, а когда он вернулся, то понял, что она ему — чужая. И, насколько я поняла, с тех самых пор он просто заводит романы, один за другим.

— Звучит все это не очень-то хорошо, — сказала Джулия. — А что ты чувствуешь к нему?

В тот момент Элла не чувствовала ничего, кроме болезненной холодной безысходности. Никогда в жизни не сможет она понять, как в их отношениях уживаются и подлинное счастье, и его цинизм. Она начинала впадать в панику. Джулия смотрела на нее изучающе, проницательно.